Голодная Гора

И вдруг он осознал, окончательно и бесповоротно, какая пропасть их разделяет, пропасть, которую целые годы пьянства, разврата и потакания своим порокам сделали непреодолимой. Он увидел нежный изящный узор ее жизни, такой спокойной, лишенной волнений, - она верит в Бога, потому что она - само добро, ей чужды соблазны и искушения. Она сказала ему в своей простоте, что он когда-нибудь женится, не зная того, что единственная женщина, которую он хотел бы иметь своей женой, это она, а единственных детей, которых он хотел бы признать своими, могла бы дать ему только она. Хочет ли он просить помощи у Бога? О да, но только при одном условии: если бы Кэтрин научила его молиться, если бы она стояла на коленях рядом с ним. О, если бы она была хозяйкой Клонмиэра, его женой, его возлюбленной, тогда действительно в этом доме царил бы мир, мир был бы и в его душе, мир, благочестие и радость. Можно ли сказать об этом ей? Можно ли рискнуть и признаться ей во всем сказать о своей любви, о том, как он несчастен, признаться в самом постыдном?

- Кэтрин, - медленно проговорил он и пошел к ней, протянув руки, глядя на нее умоляющим взором, и вдруг увидел в ее глазах понимание, поймал ослепительную искру интуитивного прозрения - она побледнела и прислонилась к стене.

- Боже мой, Джонни! - изумленно воскликнула она. - Боже мой, Джонни...

В этот момент внизу по окном захрустел гравий, послышался голос Генри, веселый и уверенный; он звал свою жену. Она повернулась и вышла из библиотеки, оставив его одного. А он стоял и смотрел на то место, где только что была она.

6

Джонни сидел в каюте "Принцессы Виктории" в Слейнской гавани, ожидая, пока пароход поднимет якорь. Его камердинер поставил чемоданы под койку и удалился в свою каюту. Пароход слегка покачивало, и из открытых иллюминаторов слышались печальные гудки еще одного судна, которое пробиралось на место своей стоянки в гавани. Наверху на палубе раздавались топот ног и время от времени свистки. Вдали мерцали огоньки Слейна, пробиваясь сквозь тьму. Ил иллюминатора тянуло ветерком, и длинное пальто Джонни, висевшее на двери, раскачивалось взяд и вперед. Легкий саквояж, который камердинер положил на стул, мягко соскользнул на пол; в глаза бросился прикрепленный к мену ярлык: "Капитан Бродрик. Назначение - Лондон". А что потом? Джонни пожал плечами. В Лондон, а потом еще дальше, совсем далеко...

Он едва помнил, как прошли эти последние недели, и совсем плохо себе представлял, как наконец очутился на борту "Принцессы Виктории". Он написал множество писем. Это главное, что сохранилось в его памяти. Сидел за конторкой деда в библиотеке в Клонмиэре и писал письма всем, кого знал, письма, в которых просил прощения у родных и друзей. Для чего он это делал? Он и сам не знал. Не мог вспомнить. Но то, что письма были написаны и отправлены, было таким же очевидным фактом, как и то, что теперь он находился на борту "Принцессы Виктории", потому что ответы на некоторые из них лежали возле него на койке. Пароход, направлявшийся вниз по течению, снова загудел, печально и настойчиво. Джонни встал, закрыл иллюминатор и потянулся к фляжке, лежащей в кармане пальто. До полуночи оставалось еще пять часов... А потом - прощай, Слейн, прощайте, родные края - страна туманов и слез, - вперед, к тому окончательному месту назначения, которое ведомо одному лишь Всевышнему.

Джонни взял наугад одно из писем. Оно было написано его зятем Биллом Эйром из Ист-Ферри.

Мой дорогой Джон,

благодарю тебя от всего сердца за твое милое письмо, за твою доброту и внимание. Я глубоко сознаю свою вину, я грешен перед тобой в том, что не сочувствовал тебе, не молился за тебя, человека, который подвержен стольким соблазнам. Не проходит и дня, чтобы я не молил Всевышнего о помощи, дабы я мог наставить тебя на путь истинный. Молюсь о тебе неустанно. Упаси меня Бог от того, чтобы я перестал это делать. Теперь, дорогой мой Джонни, не сочти меня бесцеремонным, если я буду умолять тебя, во имя Господа Бога нашего, во имя спасения твоей души, во имя будущего, во имя всего, что тебе дорого, воздержаться от разрушителя тела твоего и души - спиртного. О, мой дорогой Джонни, меня охватывает дрожь при мысли о том, что с тобой может случиться страшное несчастье, которое приведет тебя к бесславному и безвременному концу. У меня нет слов, способных передать, какие страдания я испытывал во время моего последнего визита в Клонмиэр, думая о твоих родных и видя, как стремительно ты движешься к концу, о котором страшно и подумать; когда я наблюдал ужасное возбуждение, владевшее тобой в те дни. Я уверен, что ты не обидишься на то, что я здесь написал. Мой дорогой Джонни, вручаю тебя попечению нашего Небесного Отца, моля Его о милости к тебе, остаюсь твоим любящим шурином,

Билл Эйр.

Джонни отбросил письмо в сторону и сделал еще один глоток из фляжки. Затем взял из кучи следующее письмо. Оно было от Генри.

Милый мой, дорогой Джонни,