Голодная Гора

- Скажи мне правду, родная, ты со мной счастлива?

2

В огромный зал ратуши Бронси набилось столько народа, что невозможно было дышать. Там были докеры, явившиеся сюда прямо с работы, в рабочей одежде, в кепках, сдвинутых на затылок и с трубками в зубах; рабочие-плавильщики, которые захватили с собой и своих женщин - они покрывают голову шалью и говорят нараспев, как и все другие жители Бронси. Большинство рабочих собирались голосовать за кандидата противноц партии, либерала мистера Сартора, и пришли они сюда с единственной целью позабавиться на даровщикну, поиздеваться над оратором, однако было немало и таких, на груди которых красовались розетки из голубых лент. Это были клерки из пароходной компании, знавшие Генри Бродрика лично, моряки, возившие для него грузы из Дунхейвена в Бронси, служащие плавильных заводов, которым довелось познакомиться с ним лично и поговорить, кое-кто из лавочников и мелких торговцев, врачи, банковские служащие - словом, все те, кто считал, что голосовать за консервативную партию благородно, поскольку это ставило их на более высокую ступень по сравнению с рабочими и хозяйками из Бронси.

Шум стоял оглушительный - разговоры, свистки, громкий смех, - но потом кто-то в задних рядах затянул гимн, и его мгновенно подхватило большинство рабочего люда, пустая болтовня сменилась мощным хором, который звучал торжественно и внушительно.

Генри, нетерпеливый и взволнованный, с синей розеткой в петлице безукоризненно сшитого фрака, плотно облегающего его высокую широкоплечую фигуру, смотрел на зал, горя желанием начать. Он не надеялся многого добиться при такой аудитории. Эти люди пришли сюда не для того, чтобы внимательно слушать его и аплодировать, а просто чтобы над ним посмеяться. Были там, правда, и родственники, члены семьи, готовые его поддержать, Герберт, который был теперь викарием в Летароге, и его веселая толстушка-жена. Можно ли было предположить, когда они были детьми, что Герберт, самый младший в семье, живой малыш с блестящими карими глазенками, станет священником? Был там и Эдвард, получивший по этому случаю специальный отпуск - его вьющиеся волосы, как всегда, стоят торчком, он разговаривает с Фанни и ее мужем Биллом Эйром, которые приехали сюда на пароходе. На лице у Фанни, как обычно, загнанное испуганное выражение - насколько он себя помнит, у нее всегда был такой вид, виной тому были, вероятно, четыре брата, при которых она была единственной девочкой, ведь честняга Билл, по совести говоря, такой добрый и покладистый человек. Господи, какое обилие священников - рядом с Гербертом и Биллом стоит верный Том Калаген, он весьма внимателен к своей хорошенькой соседке, это, кажется, подруга Фанни. Том, похоже, влюбился, наконец, и готов связать себя узами брака. Из Сонби прибыла тетушка Элиза, прямая, как всегда; у нее на груди на цепочке лорнет, она то и дело подносит его к глазам, наблюдая за собравшейся публикой с выражением крайнего неодобрения. Видно, что близкое соседство с рабочим населением Бронси весьма ее раздражает, поскольку мисс Бродрик из Бродрик Хауса, что в Сонби, не привыкла к подобному окружению. И, наконец, Фанни-Роза, его мать, которая проделала такой длинный путь, приехав сюда из Ниццы - не для того, по ее словам, чтобы посмотреть, как ее сын предстанет перед публикой и начнет произносить свои лицемерные речи, но потому, что она совсем обносилась, ей совершенно нечего надеть, и она должна купить кое-что из платья. В Париже все слишком дорого, и вообще во Франции народ жадный, они желают получить за все наличными, тогда как в Англии о таких вещах беспокоиться не принято, можно покупать и не платить годами, а если пришлют счет, просто сделать вид, что он затерялся.

Генри встретил мать в Лондоне, и всю дорогу до Летарога, где она должна была жить у Герберта, она щебетала, высказываясь в подобном роде. Генри был немало озадачен и встревожен тем, как она так свободно и привычно говорит о долгах, ведь он знал, что у нее вполне приличный доход, столь щедро назначенный ей по завещанию его деда.