Голодная Гора

- Сейчас не время для религиозных разногласий, - сказал Том, когда патер пришел к нему посоветоваться. Это был молодой неопытный человек, совсем еще мальчик, назначенный в Дунхейвен всего полгода назад. - Мы должны действовать вместе, попытаться хоть чем-нибудь помочь людям. Слава Богу, что это несчастье обрушилось на нас летом, а не среди зимы.

Молодой священник был только счастлив работать вместе, пользуясь советами более опытного человека. Было решено, что в одной из комнат пасторского дома будет устроен склад продуктов и одежды, с тем чтобы каждый нуждающийся мог обратиться туда и попросить то, что ему нужно. Заведовали этим складом Джинни и ее мать. Пастор же вместе с мистером Гриффитсом непрерывно ездили в Слейн к властям, ведающим эмиграционными делами, поскольку больше половины всех шахтеров требовали, чтобы им предоставили возможность выехать еще до наступления осени, с тем чтобы попытать счастья в Африке, Австралии или в Америке. Легче было тем, кому удалось скопить немного денег, а также квалифицированным шахтерам. Они скоро снова встанут на ноги, и отправить их будет нетрудно. Те же, у кого не было определенной специальности - наземные подсобные рабочие, кочегары и другие - обычно тратили свою получку сразу же, ничего не откладывая, и поэтому они представляли серьезную проблему для Дунхейвена. Многие из них были местные, здесь родились или приехали из соседнего графства и работали на шахтах чуть ли не с самого детства. У них не было никакой другой профессии. Пожилые шахтеры, философски-спокойные и покладистые, возвращались на свой клочок земли. В конце концов, почему бы не посидеть для разнообразия на солнышке, ничего не делая? К зиме что-нибудь да подвернется. А молодые, возбужденные и недовольные, слонялись, собравшись группами, по всей округе, готовые на любое буйство, считая, что имеют право на всякие безобразия, поскольку их к этому вынудили. Они ломали заборы, воровали кур и свиней, грабили сады - дух терроризма стал распространяться все шире и шире, так что теперь сами пострадавшие шахтеры уже не вызывали сочувствия, а местные власти грозили, что вызовут солдат из гарнизона на острове Дун.

- Все это рассосется, - говорил Саймон Флауэр, муж Кити, который обладал таким же легким и терпимым характером, как его дед и тезка. - Через пару месяцев эти ребята начнут копать картофель, заведут свиней и превратятся в таких же мирных обывателей, как мы с тобой. А пока пусть себе порезвятся.

- Верно, - поддержал его пастор. - Я согласен с вами. Все это пройдет. Они перебесятся и вернутся на землю. Но до тех пор, пока это не произойдет, эти бедолаги могут доставить вполне достаточно неприятностей и себе и другим людям.

- Все это очень серьезно, - сказала Джинни. - Некоторые наши соседи просто боятся Джима Донована и его шайки. Его люди забросали камнями миссис Гриффитс, когда она ехала в Мэнди, повредили ногу пони так, что он захромал. И вы знаете, я уверена, что именно они разбили окна на почте.

Никто из них по-настоящему не понимает, думал Хэл, кроме, возможно, его тестя, каким ударом было для молодых людей Дунхейвена закрытие шахт, да еще такое скоропалительное. Шахты на Голодной Горе, закомые им с самого детства, а до них - их отцам; шахты, на которые они смотрели, даже не отдавая себе в этом отчета, как на источник существования, теперь опустели, из них ушла жизнь. Больше всего людей раздражало то, что в недрах горы было еще сколько угодно руды, которую можно было добывать и добывать. Они не могли понять, как это получилось, что такой ценный минерал вдруг лишился всякой цены.

- Разве миру больше не нужна медь? - спрашивал Джим Донован.

Как было ему объяснить, что виной всему дешевая рабочая сила в Малайе. Нет, думал Хэл, гораздо проще поставить Джиму Доновану хорошую порцию виски и посоветовать ему не думать о неприятностях. Что же до него самого, то он был счастлив снова оказаться свободным. Он радовался тому, что шестичасовой гудок больше не нарушает его сна, что он, если хочет, может нежиться в постели до десяти часов, а потом, высунувшись из окна своей спальни и глотнув летнего воздуха, принять решение: взять этюдник и, запасшись бутербродами, отправиться в Клонмиэр. И там, в полном одиночестве, рисовать тихие воды бухты перед домом, невысокий горб острова Дун и зеленую громаду Голодной Горы.

- Это лучшее, что ты когда-либо написал, - сказала Джинни, когда через три дня он принес домой картину, на которой еще не высохла краска. - Ты знаешь, я уверена, что если ты отвезешь ее в Лондон и пошлешь в Академию, они ее примут, и ты сможешь ее продать. Получишь, наверное, сотню гиней.