Голодная пустошь

Он был прав. Она думала, Джим нормален. Никогда не знаешь, что скрывается от посторонних глаз.

Бабах забрал у нее кружку, расстегнул молнию палатки, выплеснул остатки, очистил кружки снегом и убрал в сумку.

— Лучше поспи, если сможешь. Погода наладится к утру, и если верить прогнозу, ожидается небольшое затишье, прежде чем буря разразится снова. Нам нужно постараться и успеть добраться до Твин-Риверса.

Тана натянула шерстяную шапочку на уши и забралась в спальный мешок. Бабах последовал ее примеру, и они улеглись в маленькой палатке, тесно прижавшись. Бабах выключил фонарь. Желтый свет потух, и первобытная тьма внезапно стала немыслимо всеобъемлющей. Были только они одни, кусок оранжевой ткани над ними и вселенная снаружи. Тане вспомнились оранжевые клочки, разбросанные по месту гибели Аподаки и Санджита. Она представила себе, как четыре года назад Бабах заворачивал в ткань палатки то, что осталось от Реган Новак, и вздрогнула.

— Холодно? — спросил он в темноту.

— Да нет, нормально.

— Сообщишь об этом теперь, да, Тана?

— Угу, — сказала она. — Ответов я не нашла, зато накопилось достаточно вопросов, чтобы вынудить Йеллоунайф прислать сюда команду следователей. У меня есть книга Спатта, и это явное доказательство убийств. Кто-то шатается поблизости и охотится на людей, а роман Спатта служит ему картой, кто-то нагнетает страх, прежде чем нанести удар. Может, это сам Спатт. Нужно, чтобы приехали следователи, сняли отпечатки пальцев, сделали анализ ДНК, поторопились с результатами вскрытия. Теперь у меня есть все необходимое для этого.

— Тебе придется общаться с Каттером?

Тана уловила подтекст вопроса.

— Нет, — тихо ответила она. — С сержантом Леоном Киланом. Но я не знаю, к кому обратиться… теперь у меня достаточно свидетельств. Я сообщу через центральную диспетчерскую службу, добьюсь, чтобы об этом узнали все — следователи, патологоанатомы, родители Аподаки и Санджита. Это вынудит Каттера и Килана действовать быстро, раз уж ничто другое не в состоянии на них повлиять. Они не смогут смотреть сквозь пальцы на это дело и на меня. Не в этот раз.

Он не ответил, и Тана подумала, что он спит. Прислушалась. В палатку пробрался холод, пронизал до костей. Она содрогнулась, и Бабах неожиданно обнял ее.

— Придвинься поближе, — прошептал он, и теплое дыхание коснулось ее шеи.

Все ее тело словно окаменело, сердце неровно забилось.

— Ладно тебе. Тепло другого человека нужно, чтобы выжить.

Она неохотно придвинулась, попыталась расслабиться в его руках.

— А ты? — прошептала она. — Что ты собираешься делать с Каттером, Штурманн-Тейлором?

Он глубоко вздохнул.

— Все еще хочешь убить его?

— Нет, Тана. Больше не хочу.

На нее накатила волна облегчения.

— Что изменилось?

— Ты, — прошептал он.

Вновь поднялся страх, живот свело напряжением, во рту пересохло. Она хотела, чтобы он прикоснулся к ней, крепко прижался губами к шее. Хотела его тело, теплое, обнаженное. Хотела почувствовать его в себе. Глаза жгло. Но вместе с этим волновало другое — Каттер и Штурманн-Тейлор, Ван Блик. Что они могут сделать с ней и с ее ребенком в этом диком, отрезанном от всего мира месте, где никто не узнает?

— А что тогда ты будешь делать? — прошептала она.

— Сообщу в ФБР, — сказал он. — В Интерпол. Всю информацию, что собирал годами, пока носил ему в зубах косяки. Выложу все как есть, пусть посмотрят, кто на самом деле Штурманн-Тейлор и Каттер. В том числе секретную информацию, которую выяснил, работая под прикрытием. Все о Штурманн-Тейлоре, о лагере, о людях, которых он сюда приглашает. О роли Каттера — пусть знают, где копать. Думаю, остальное они сделают сами.

Дунул ветер, резкий порыв снега ворвался под ткань палатки и зашелестел.

— Спасибо тебе, Тана, — прошептал он и очень нежно прижался губами к ее шее под тяжелым узлом волос. Его объятия были крепкими и теплыми. Живот Таны охватило жаром, затвердевшие соски свело острой болью.

— Мне кажется, это фортуна, — сказал он, и она услышала в его голосе прежнюю улыбку. — Она привела тебя ко мне и внесла все недостающее. Может быть, все эти годы наконец обретут смысл.

Он говорил не только об операции под прикрытием. Он говорил о потерях, которые пережил, о выборе, совершенном много лет назад, когда работа стоила ему семьи. Он говорил о Ларе и о погибшем ребенке, о том, как больно ему было осознавать, что он не защитил ее, что ей вышибли мозги. Тана сглотнула и замерла от ужаса при мысли о том, что возбуждение станет еще сильнее, и не шевелилась, пока не услышала, как дыхание Бабаха стало ритмичнее. Он уснул. Только тогда она позволила себе немного расслабиться, и уже когда ее начало клонить в сон, она вдруг ахнула.

Бабах тут же проснулся.

— Что такое?

Она вновь ощутила в животе движение, маленький толчок, и глаза заслезились от нахлынувших чувств.

— Ребенок. Он толкается. Вот, потрогай, — она открыла спальный мешок и просунула его руку себе под термобелье. Его ладонь, грубая, теплая, коснулась натянутой кожи ее живота. Малыш снова повернулся. Еще толчок.

— Ты чувствуешь?