Голодные дочери голодающих матерей

Я подаюсь назад так резко, что опрокидываю свою чашку и расплёскиваю повсюду горячий чай. Сео-юн, однако, и ухом не ведёт — продолжает улыбаться так же тепло и ласково. Её чудовищные мысли сдержанно полизывают мокрую скатерть.

— От неё пахнет спелостью, — шепчет Сео-юн. — Но ты боишься погубить её, да? Выпить до донышка, и ради чего? Совсем как твоя мама выпила твоего папу.

Нет, нет, нет. Как же я просчиталась. Убежать? Но я так голодна и так молода, а она… она, похоже, из древних. Не мне играть с ней в догонялки.

— Убирайся из моей головы, — выдавливаю я.

— Я туда и не лезла, милая. Твои мысли сыплются вокруг, читай — не хочу. — Она подпирает рукой подбородок. Мысли, обвившиеся вокруг её головы живой короной, испускают сухой дребезжащий смешок. — Ты мне нравишься, Дженни. Ты далеко пойдёшь. А беспечность… беспечность — дело поправимое. — Сео-юн стучит по столу, и официант опять с нами: сноровисто сворачивает скатерть и опускает на голый стол одно-единственное блюдо. Тонкие, бледные, полупрозрачные ломтики, разложенные веером на тарелке, зловеще мерцают. С каждого кусочка блестят разрезанные пополам глаза, скалятся рты, застигнутые посредине ухмылки. — Немного практики и дисциплина ума, и никто не узнает, что ты на самом деле думаешь.

— За счёт заведения, мадам, — бормочет официант и исчезает снова, но я успеваю заметить тёмные многоножки мыслей, браслетом оплетающие его запястье.

Сео-юн опускает ломтик в рот и бросает на меня взгляд сквозь очки.

— Твоя мать думала, что вас таких всего двое. Вот потому-то она и научила тебя есть только когда ты голодна: чтобы тебя не поймали. А в промежутках — ждать, как ждут змеи.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — говорю я.

От блюда на столе несёт пьянящим прогорклым амбре, и голова кружится от голода.

— Моя мать была такой же. «Ешь для выживания, не для удовольствия». — Она приглашающе взмахивает палочками. — Пожалуйста, угощайся.

Еда всё убывает. Я провожаю взглядом ещё несколько ломтиков, потом палочки в моей руке оживают и стремительно подцепляют один для меня.

— Ну как?

Язык горит от кислоты, глаза чешутся, а вот послевкусие странно сладкое. Под смешок Сео-юн я жадно глотаю ещё два куска. Гарви пресен по сравнению с этим дивно концентрированным соединением эмоций…

Дыхание перехватывает. Меня корёжит, кисти отнимаются, по рукам змеятся ожоги. В груди вспыхивает зажигательная смесь злобы и детской радости — избыток сенсорной стимуляции подхлестнул память. Голова идёт кругом. Но вот губы Сео-юн на моих губах, она нежно тянет зубами, достаёт всё это из меня, глотает. Жар во мне утихает, — впрочем, не до конца, угольки жестокой эйфории ещё тлеют.

Она деликатно утирает рот.

— Слишком спешишь, дорогая. Так вот, Дженни, по мне, еда не просто средство выживания — она должна приносить удовольствие. И питаться надо в хорошей компании. Мы — нас несколько — время от времени собираемся у меня на ужин, и я буду безумно рада, если сегодня вечером ты к нам заглянешь. Мы, в некотором роде, клуб гурманов.

Я кидаю взгляд на её мысли, но те словно окаменели, только таращатся немигающе. Губы жжёт отпечаток её губ.

— Позволь ввести тебя в наш круг. Скоро ты не будешь одинока. — Официант убирает со стола и кивает Сео-юн, даже не заикаясь об оплате. — И пусть этот вечер закончится тогда, когда мы захотим.

Она протягивает мне руку. Миг нерешительности, и я её беру. Кисть поменьше моей, тёплая.

— Да, пожалуйста. — Я смотрю на её мысли, не на лицо.

Когда мы выходим, она касается губами моего лба, прожигая кожу насквозь. Раскалённые докрасна нервы поют от восторга.

— Они тебя полюбят, — говорит она.

Будет вес-с-село, обещают мысли, извиваясь в её тёмных волосах.

Она подзывает одно из такси, что волчьими стаями кружат по улицам, и вот мы уже едем.

* * *

Спустя два месяца, вынося последнюю коробку с вещами из своей квартиры, я натыкаюсь на Айко. У неё в руках пакет, набитый диким луком, каффир-лаймом, сердцевиной пальмы — ингредиентами, о каких я и не слышала два месяца назад, до знакомства с Сео-юн. При виде меня Айко подпрыгивает от неожиданности.

— Ты переезжаешь?

Я неопределённо дёргаю плечом и смотрю поверх её головы, избегая встречаться глазами.

— Угу. Да. Я теперь с одним человеком, и у неё квартира не чета моей.

— О. — Она сглатывает, перехватывая поудобнее пакет с овощами. — Это замечательно. Не знала, что ты с кем-то встречаешься. — Неубедительная улыбка. — Похоже, она хорошо тебя кормит. Ты выглядишь лучше.

— Спасибо.

И всё же, всё же. Да, я уже не кожа да кости. Я более уверена в себе. Дома почти не бываю, редко вылезаю из квартиры Сео-юн в Челси, где учусь готовить с арсеналом специй, вымоченных в гадостных мечтах, да попиваю вино, выжатое из предсмертных признаний. Я больше не выслеживаю по улицам мелкое жульё. Но отчего моя самоуверенность улетучилась, едва я увидела Айко? И жестокий, волчий голод после Гарви, он ведь прошёл, — так почему я задерживаю дыхание, боясь вдохнуть её запах?

— И какая она?