Голодные Игры глазами Пита Мелларка (СИ)

Мы с Китнисс и в самом деле теперь будем частыми гостями в Капитолии: Тур Победителей, каждые новые Голодные Игры, на которых теперь мы будем менторами для трибутов своего дистрикта. Надеюсь, Хеймитч сможет организовать нам новую встречу при следующем визите.

Кладу записку в карман и слышу стук в дверь. Порция говорит, что все готово к отправлению домой.

* * *

Поезд уже гостеприимно ждет нас с раскрытыми дверьми на перроне. Становится бесконечно легко на душе, когда он трогается с места. Будто бы меня наконец-то выпустили из клетки на волю. Иду по вагонам и не могу сдержать счастливую улыбку.

Все уже сидят в столовой и обедают, а я наблюдаю за тем, как огромные дома Капитолия становятся крошечными и почти неразличимыми вдали.

Когда возвращаюсь в начало вагона, наша команда подготовки уже направляется смотреть повтор интервью, и я присоединяюсь к ним.

Через некоторое время поезд останавливается на дозаправку, и мы с Китнисс отпрашиваемся немного прогуляться около поезда. До нас теперь никому дела нет, ведь охранять и предотвращать возможные побеги больше не надо. Куда же уже сбегать? Впереди долгая, богатая и счастливая жизнь.

Прямо около путей находится лес, и я вижу целую полянку желтых и розовых цветов. Китнисс держит мою руку и щурится от солнца, разглядывая верхушки гигантских деревьев. Мне хочется снова нарисовать на ее лице улыбку, поэтому иду на полянку и собираю целый букет лесных цветов. Она улыбается, но совсем не той улыбкой, что раньше. А через минуту мне даже кажется, что она вот-вот заплачет.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Нет, ничего, — спокойно говорит девушка и ведет меня дальше.

Мы идем до самого конца поезда, и я пытаюсь изучить выражение ее лица, но ничего не могу понять, потому что она отворачивается и избегает моего взгляда. Доходим до последнего вагона, и Китнисс резко останавливается, разворачивается и громко тянет в себя воздух. Тоже оборачиваюсь и вижу Хеймитча, который каким-то необъяснимым образом незаметно подкрался к нам. Не успеваю даже раскрыть рот, как он сам начинает говорить:

— Вы славно поработали. Когда приедем, продолжайте в том же духе, пока не уберут камеры. Все будет в порядке.

Ментор разворачивается и уходит от нас так же быстро и легко, как и пришел, а я пытаюсь понять смысл его слов и поворачиваюсь к Китнисс. Она повернута ко мне спиной, так еще и смотрит прямо себе под ноги.

— О чем это он? — спрашиваю я.

— У нас были проблемы. Капитолию не понравился наш трюк с ягодами, — Китнисс поворачивается лицом ко мне, но в глаза все равно не смотрит.

Вспоминаю те толпы капитолийцев, которые выкрикивают наши имена, плачут и смеются одновременно, когда мы целуемся, и смотрят интервью с замиранием сердца. Совсем не похоже, что они чем-то недовольны.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Это посчитали слишком большим своеволием. Хеймитч подсказывал мне, как вести себя, чтобы не было хуже.

Меня будто окатывает ледяной водой, Катон пронзает своим мечом, Мирта запускает в голову нож, Марвел попадает копьем прямо в сердце… Все это происходит быстро и повторяется снова и снова. Пульс учащается, когда в голову закрадываются самые темные мысли.

— Подсказывал? — начинаю запинаться, — почему только тебе?

— Он знал, что ты умный и сам во всем разберешься.

— Я даже не знал, что было нужно в чем-то разбираться. Если Хеймитч подсказывал тебе сейчас… — снова запинаюсь, — значит на арене тоже. Вы с ним сговорились.

В голове всплывают ужасные картины: Хеймитч подсказывает Китнисс, как лучше вести себя в той или ситуации. «Нет, Китнисс, сейчас ты должна его поцеловать», «Сейчас подлей ему снотворное в еду и рискни жизнью. Тебе без этого никто не поверит», «А сейчас расскажи ему историю из своего детства, а при этом смотри на него влюбленными глазами»…

— Нет, что ты, — лепечет она, — я же не могла общаться с Хеймитчем на арене.

И сам это понимаю, но мое подсознание уже рисует новые омерзительные картинки: в то время, как я придумываю, как признаться в любви на интервью, Хеймитч объясняет ей, как правильно играть «несчастных влюбленных». Что-то изнутри сдавливает мне горло.

— Ты знала, чего он от тебя ждет, верно? — она не отвечает, а только прикусывает губу. — Да? — она снова молчит, и я бросаю ее руку. — Все было только ради Игр. Все, что ты делала.

Выплевываю эти слова ей в лицо, но такое чувство, что больно становится лишь мне. Мои собственные слова отражаются от нее и дают пощечину. Прямо слышу этот звук, и даже кожа на щеке начинает побаливать.

— Не все, — еле слышно говорит она, по-прежнему, не удосужив меня взглядом.

— Не все? А сколько? Нет, неважно. Вопрос в том: останется ли что-то, когда мы вернемся домой?

— Я не знаю, — вздыхает она. — Я совсем запуталась, и чем ближе мы подъезжаем, тем хуже.