Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Несколько пар рук обнимают меня, но я не хочу ничьих утешений. Ничьих, кроме… Хеймитча. Потому что Хеймитч тоже любит Пита. Я тянусь к нему, бормоча что-то отдаленно напоминающее его имя; он подходит, обнимает меня и похлопывает по спине.

– Ну-ну, не надо. Все уладится, солнышко.

Он усаживает меня на обломок мраморного столба и кладет мне руку на плечи.

– Я больше не могу, – говорю я сквозь рыдания.

– Знаю.

– Я только и думаю, что он сделает с Питом за то, что я Сойка-пересмешница!

– Знаю, знаю. – Хеймитч крепче стискивает мои плечи.

– Ты его видел? Как странно он себя вел? Что с ним сделали? – Задыхаясь от слез, я выдавливаю еще только: – Это я во всем виновата!

Затем я окончательно впадаю в истерику, в руку мне вонзается игла, и мир исчезает.

Видимо, мне вкололи что-то очень сильнодействующее, потому что просыпаюсь я только на следующий день. Это не похоже на пробуждение от мирного сна. Кажется, будто я вынырнула из царства тьмы, где бродила в одиночку среди призраков. Хеймитч – с восковой кожей, с красными от усталости глазами – сидит на стуле возле моей кровати. Я вспоминаю о Пите и снова начинаю дрожать.

Хеймитч сжимает мое плечо.

– Все в порядке. Мы попробуем его вытащить.

– Что?

Наверно, я ослышалась. Какой-то бред.

– Плутарх направляет в Капитолий спасательную группу. У него там свои люди. И он считает, что мы сможем вызволить Пита живым.

– Почему мы не сделали этого раньше?

– Слишком многое стоит на кону. Но все согласились, что другого выхода нет. Как тогда на арене – мы сделали все возможное, чтобы спасти тебя. Нам нельзя сейчас терять Сойку-пересмешницу. А ты не сможешь исполнять ее роль, пока Сноу отыгрывается на Пите. – Хеймитч протягивает мне чашку с водой. – На, выпей.

Я медленно сажусь и делаю глоток.

– Что значит – слишком многое на кону?

Хеймитч пожимает плечами.

– Наши агенты засветятся. Могут погибнуть люди. Впрочем, они и так гибнут каждый день. К тому же мы спасаем не одного Пита, но и Энни для Финника.

– Где он?

– За ширмой, отсыпается после укола. У него тоже крышу сорвало, когда тебя вырубили.

Я улыбаюсь, чувствуя себя уже не такой слабой.

– Да, съемки вышли еще те. Вы вдвоем слетаете с катушек, Боггс мчится организовывать операцию по спасению Пита. Остается только крутить повторы.

– Если за дело взялся Боггс, это уже хорошо, – говорю я.

– Да, он парень что надо. В команду брали добровольцев, но он притворился, будто не заметил мою руку, – рассказывает Хеймитч. – Видишь? Он уже продемонстрировал благоразумие.

Что-то не так. Хеймитч слишком старательно пытается меня ободрить. Это совсем не в его духе.

– Ну и кто же еще вызвался добровольцем?

– Кажется, всего их семеро, – уклончиво отвечает он.

Я чувствую холод под ложечкой от нехорошего предчувствия.

– Кто еще?

Наконец Хеймитч перестает ломать комедию.

– Ты знаешь кто, Китнисс. Ты знаешь, кто вызвался первым.

Конечно, я знаю.

Гейл.

12

Сегодня я могу потерять их обоих.

Пытаюсь представить себе мир, в котором не будут больше звучать голоса Гейла и Пита. Их неподвижные руки. Потухшие глаза. Я стою над мертвыми телами, смотрю на них в последний раз и выхожу из комнаты, где они лежат. Но когда я открываю дверь и ступаю наружу, там оказывается только бесконечная пустота. Бледно-серое ничто – вот что ждет меня впереди.

– Хочешь, я попрошу, чтобы тебя усыпили, пока все не закончится? – спрашивает Хеймитч.

Он не шутит. Этот человек всю свою взрослую жизнь не расставался с бутылкой, пытаясь заглушить боль, причиненную ему Капитолием. Наверняка у него, шестнадцатилетнего мальчишки, участника второй Квартальной бойни, были люди, которые его ждали, – родители, друзья, возможно, любимая девушка. Где они теперь? Что сделал с ними Сноу? Как вышло, что, пока мы с Питом не навязались ему на голову, он был совсем один на всем свете?

– Нет, – говорю я. – Я полечу в Капитолий. Я хочу участвовать в спасательной операции.

– Они уже улетели.

– Когда? Их можно догнать. Я могу…

Что? Что я могу?

Хеймитч качает головой.

– Тебя не пустят. Это очень опасно. Была мысль послать тебя в другой дистрикт, чтобы отвлечь внимание Капитолия во время операции. Но решили, что ты слишком слаба.

– Пожалуйста, Хеймитч! – умоляю я. – Я должна что-то сделать. Не могу же я просто сидеть сложа руки и ждать, пока их убьют. Чем-то же я могу помочь!

– Ладно. Я поговорю с Плутархом. А ты лежи, не вставай.

Легко сказать – лежи. Шаги Хеймитча еще отдаются эхом в коридоре, когда я проскальзываю через щель в ширме к Финнику. Он лежит на животе, вцепившись пальцами в наволочку. Жестоко вырывать его из призрачного, спокойного мира грез в реальность, но оставаться наедине с собой для меня невыносимо. Наверное, я трусиха и эгоистка.

Я расталкиваю Финника и объясняю ему ситуацию. Удивительным образом его первоначальная тревога быстро проходит.

– Как ты не понимаешь, Китнисс? Наконец-то все решится. Пан или пропал. К концу дня они либо будут с нами… либо погибнут. Это… больше, чем мы могли надеяться!