Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ)

Он вскидывает на меня беглый взгляд и слабо улыбается. Видимо, понял, что я просто издеваюсь над ним, подражая разговору из прошлого. Так было с Финником, так стало с Питом и так будет всегда. Мое прошлое слишком глубоко засело внутри меня, становясь чуть более, чем просто частью моей жизни. Мое прошлое – есть я настоящая.

– Не особенно, – Пит открывает воду и регулирует потоки горячей и холодной воды. – Тебе нужно к врачу.

– Чтобы слух о том, что Сойка-пересмешница выжила из ума, потряс весь Панем?

Он ничего не отвечает, продолжая разглядывать мои израненные конечности. Ему слишком тяжело: переродок, хоть и присмиревший, все еще находился внутри него, а значит, такой расклад был зверю только на руку. Пит последний раз оглядывает мои ладони и ноги, и, тяжело вздохнув, добавляет:

– Попытайся раздеться так, чтобы не повредить раны еще больше.

Раздеться? Тепло расходится по всему телу, и я понимаю, что начинаю безвозвратно краснеть. Стараюсь не смотреть на Пита, пока он выходит из ванной, разглядывая исхудавшие и израненные пальцы рук.

– Прикроешься полотенцем и постучишься, как будешь готова. Иначе мне не обработать раны. И, пожалуйста, – он тут же становится серьезным, – не делай больше глупостей.

Пит выходит, прикрывая за собой дверь. Последняя фраза окончательно вернула меня к реальности. Злость обуревает меня, и я понимаю, какой была дурой, когда разгромила свою ни в чем неповинную комнату. Ведь Койн жаждала подобной реакции: кто из повстанцев поверит обезумевшей от горя девушке? Кто поверит в искренность ее помыслов и чувств? С помутневшим рассудком я бы сделалась слишком легкой мишенью для Койн; а значит, эта победа была бы одержана Президентом без боя.

Штаны еще не прилипли к коже, а благодаря Питу, который вовремя успел смочить самые кровоточащие раны, соскальзывают с меня быстрее, чем я думала. Ноги выглядят действительно ужасно; я не замечаю ни одного живого или не исполосованного порезами клочка кожи. Она все такая же беззащитная, нежная, восстановленная заботливыми руками врачей Капитолия. Где-то заметны расходящиеся швы ткани; где-то я чувствовала присутствие инородных тел, которые мешали мне нормально двигаться, отдаваясь страшной болью на каждое мое ничтожное движение; где-то запекшаяся кровь стягивала ткань и вызывала неприятный зуд.

Мое тело стало неуклюжим за эти несколько месяцев, которые я провела наедине со своими убитыми чувствами, потому, наверное, болевой порог вырос во множество раз. Хватаюсь за полотенце и накидываю на себя, оставляя оголенными лишь искромсанные ноги. Тут же замечаю на снежном покрое полотенца красные пятна. Разве кровь могла так быстро проступить?

Нет. Это ладони. Руки. Даже плечи. Все истерзано ранами. Как я могла не замечать этой жуткой боли, которую чувствовала сейчас? Возможно, потому, что душевная боль превосходила боль физическую, застилая рассудок одной лишь ненавистью.

Коротко стучу в дверь и тут же возвращаюсь на прежнее место. Стыд - теперь единственное чувство, на которое я была способна.

– Китнисс? – окликает меня Пит.

В руках напарника я замечаю множество склянок, подобных тем, которые я видела в поезде. Мне становится тошно, а внутри все сворачивается в тугой узел.

Все происходит быстро – ему малоприятно подобное занятие. Пит обрабатывает раны спокойно и расчетливо, и по его непроницаемому выражению лица сложно что-либо сказать. Наверное, мне стоило возразить и отказаться от его помощи, но это я могла сделать лишь теперь, когда ко мне вернулся мой здравый смысл. И это стало бы неплохой идеей, не будь я так растеряна и неуклюжа. Изрезанными ладонями я бы только нанесла ногам еще больший ущерб.

– Почему ты не злишься на меня? – спрашиваю я.

– За что я должен злиться на тебя?

– За все это глупое поведение. За то, что я сдалась. За то, что устроила весь этот погром. Мне кажется, на какое-то мгновение я действительно сошла с ума…

Пит рассеянно качает головой, думая, наверное, о чем-то своем. Разговор не клеится, и затянувшаяся пауза кажется мне вынуждающей. Стыд отступает – в этом нет ничего предосудительного, ведь он просто помогает мне, а за это я должна быть благодарной.

– Спасибо… – тихо добавляю я.

– Ты действительно понятия не имеешь, какой эффект производишь на людей, Китнисс, – улыбаясь, отвечает Пит.

В который раз я не имею и малейшего понятия, о чем говорит мой напарник. Эффект, который я произвожу на людей? Затравленного животного, возможно? Искалеченной истерички? О чем бы ни говорил Пит, мне не понять этого.

– Только ты могла вселить в отчаявшихся людей надежду, и ты до сих пор думаешь, что это случайность? Нет никого, кто мог бы стать на твое место и пережить все это. Ты не сдалась, ты отчаялась, Китнисс.

– Разве у меня мало для этого поводов? – спрашиваю я.

– Все что нужно тебе - найти свою надежду и следовать ей до конца, – почти виновато говорит Пит.