Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ)

– Эти чертовы духи! Я узнаю их везде, где бы ни ступила нога этой

расфуфыренной парикоголовой дамочки!

– Эффи…– тихо шепчу я.

Её не отобрали у меня. Не искалечили. Не убили. Не забрали. Почему же я не чувствую горьковатого запаха ее духов, от которых скривился старый

ментор? Возможно, Хеймитч –прохвост, но уследить за мимикой его лица довольно просто: он рад. Несмотря на то, что он пьян, недоволен и ворчит, как старый дед, он рад, и рад настолько, что улыбается одними

уголками губ.

В глазах Хеймитча, помимо вздернутой пленки опьянения, плещется огонек

надежды. Он удивлен не меньше меня – мало похоже на то, что Президент одарила нас поблажкой, предоставив нашей сопровождающей право на жизнь.

Лифт останавливается, и сердце замирает, когда двери, наконец,

разъезжаются в стороны. Вот он – этаж, отведенный Двенадцатому Дистрикту во времена 74-х и 75-х Голодных Игр. В последний раз я была здесь около полугода тому назад, а все остается прежним, будто бы это было только

вчера. Те же тона, нынче запрещенные в Капитолии, та же обстановка, считающаяся теперь вызывающей, тот же дух, напоминающий мне о потерях и

адской боли тех времен.

Но во всем этом, словно на пепелище, теплится луч надежды: сгоревшая дотла земля покрывается слоем пепла, под которым надежно спрятаны новые «проростки» жизни. Наверное, все это написано на моем лице, потому что Пит, обернувшись ко мне, одаривает меня одной из своих обнадеживающих

улыбок.

Он тоже об этом думает – мы ведь на одной волне.

Неожиданно я замечаю движение со стороны царственно обустроенного

стеклянного зала. Навстречу нам выходит пепельноволосая, практически седая женщина. На лице, кроме скорби и ужаса, написано еще и деланно-улыбчивое выражение лица. В худощавых, изможденных руках она

держит тонкий, наверняка бесценный в столице планшет. Ее глаза понуро глядят из-под редеющих полуопущенных ресниц; щеки впали, а цвет кожи

напоминает цвет мелованной бумаги. Лицо покрылось сетью четких морщин.

Взгляд из оживленно-радостного стал бегающим и затравленным. За те несколько месяцев, что мы не виделись, она постарела на все десять лет.

– Эффи…

Нет сил сдерживать подкатившие к глазам слезы. Койн не давала нам шанса – она в очередной раз доказывала силу своей власти. Я безмолвно слежу за тем, как к женщине, будто не веря своим глазам, подходит Хеймитч. Он

что-то шепчет и говорит ей, но я едва ли могу разобрать слова

ошарашенного ментора. Возможно, увидев теперешнее выражение его лица, тут же обессилено упала бы на пол, устеленный мягким снежным ковром.

Наша сопровождающая только упирается против действий Хеймитча: отталкивает его, говорит нечто нечленораздельное. Мой напарник остается в стороне с таким же каменным и остолбенелым выражением лица. Вот только

трепет и удивление ему удается скрыть намного лучше, чем мне самой – он был готов к такому, он знал, на что способна Альма Койн.

– Я ваша сопровождающая. Мне не позволено общаться с вами в подобном тоне. Прошу Вас, отпустите меня, – слышу я дрожащий голос Эффи Бряк.

– Черт тебя дери, Эффи! Кто посмел сделать с тобой такое? Отвечай же! – взревел Хеймитч.

Его опьянение исчезает и на место ему приходит животный всепоглощающий страх. Если бы я могла сказать, что видела ментора в таком состоянии прежде; если бы я только могла поверить в то, что это - напускной беспочвенный страх; если бы я только могла оградить их всех от боли…

Цинна. Финник. Прим. Вения. Флавий. Октавия. А теперь еще и Эффи – моя бойкая Эффи – теперь лишенная всех эмоций кроме одной: страха. Я чувствую соленый привкус несдержанных слез на дрожащих губах.

Им все мало. Чтобы не случилось: отныне Сойке не взлететь – не

радоваться дуновению ветра под маховыми перьями, не чувствовать

упругость крыльев, не знать этого пьянящего слова «свобода». Ведь у них есть рычаги, и мне достаточно оглядеться, чтобы увидеть их: Пит,

Хеймитч, Эффи. Да, даже обезумевшая Бряк навсегда останется в моем сердце, и я стану защищать ее так же, как Гейла, маму и одинокую Энни.

Все кончено, Китнисс. Их осталось мало, но они есть – те, кто все так же дороги твоему сердцу. Те, кто исполняют в игре Президента роль нитей, которые, оторвавшись от тела вместе с волокнами веревок, обрывают кусочки тебя самой.

– Я ваша сопровождающая. Мне не позволено отвечать на подобные вопросы. Прошу Вас, не нужно…

– Кто сделал это с тобой? – членораздельно повторяет ментор.

– Хеймитч, – резко обрывает Пит.

Он в одно мгновение возникает рядом с ними, ласково берет всхлипывающую

Эффи под руки и уводит с моих глаз долой. Я слышу его успокаивающие

речи и ощущаю, как уверенность возвращается ко мне: Эффи в надежных руках. Хеймитч остается на месте, разглядывая блестящий пол; отражение блекнет, когда со стола слетает бокал с неопределенной жидкостью и с

надрывным звоном разбивается о серебристую поверхность. Я вижу, как он стискивает челюсть так, что слышен хруст зубов. Когда же ужас отступает, Хеймитч оказывается рядом с баром, который, противореча всем

капитолийским нововведениям, полон разнообразной выпивкой под завязку.