Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ)

Мои пальцы переплетают пряди волос так, как тому меня, когда-то учила сестренка. Она заплетала мои волосы, и все время повторяла: «какая ты у меня красивая», «какие у тебя густые волосы», «как же сильно я люблю тебя». Я всегда смеялась над её детским лепетом, а теперь он кажется мне бесценными. Самым дорогим сокровищем, которое осталось у меня от Примроуз Эвердин. Я чувствую дрожь, расходящуюся по телу, но продолжаю заплетать косы. Плету их одна за другой, сворачивая корзинкой на голове. Далия помогает скрепить их заколками. Она слабо улыбается мне и целует в макушку. Они отпускают меня на Жатву с тяжелым сердцем – среди деток есть и те, которых они знали с пеленок.

Этан похлопывает удрученную девушку по плечу и принимается за мой макияж. На его лице написана скорбь. Несмотря на то, что он избежал участи трибута, он по-прежнему человек, а значит все человеческое не чуждо ему. Любовь, самоотречение, забота, сострадание. Он не плачет, но его бледное лицо и раскрасневшиеся глаза выдают его с потрохами.

– Этан, – говорю я, и стилист неожиданно вздрагивает, – Мне кажется, мы оба неправильно начали наше знакомство…

Но неожиданно для меня самой он улыбается. Слабой, натянутой, но искренней улыбкой. Я чувствую, как к щекам приливает кровь.

– Что ж. Вы правы, мисс Эвердин.

– Ты так много сделал для меня. Я… спасибо тебе.

Спустя несколько минут, когда работа над моим образом завершена, он вновь улыбается и добавляет:

– Работать с вами – великая честь для меня. Но не только потому, что вы символ Великого Восстания. Все потому, что такой, как Вы больше нет, Китнисс. И Цинна… Он любил вас всем сердцем, точно так же, как теперь я полюбил Вас.

Я вслушиваюсь в гулкое биение своего сердца. Откровение за откровение? Он отплатил мне сполна. Я смотрю на своего стилиста, которого в первую встречу мечтала растерзать, другими глазами. Я счастлива признать, что он нравится мне. Что Этан, по-настоящему хороший человек.

Далия и Фелиция больше не могут сдерживать эмоций и поочередно кидаются мне на шею. Это напоминает мне то, как моя прежняя команда подготовка отправляла меня на Квартальную Бойню. Со слезами и признаниями, с искренними, неожиданно открывшимися чувствами в душе прежде высокомерных капитолийцев. Сестры не плачут, но я чувствую, что сама на грани нервного срыва.

Прежде, чем слезы срываются с моих глаз, я слышу спасительный гулкий стук. Девушки отскакивают от меня, принимая самое стыдливое выражения лица. В дверном проеме показывается Пит. Он прощается с моей командой и впускает в комнату прохладный воздух. За ним входит Джоанна. «Мясорубка из Седьмого» выглядит так, словно всю ночь она провела со слезами на глазах. Серые мешки, кажутся мне черными, губы вытянуты в одну тонкую линию, а глаза старательно избегают моего взгляда. Она, словно не зная, куда ей приткнутся, становится у зеркала напротив меня. Пит нарушает молчание первым:

– Машина заедет за нами через несколько минут. Мы должны быть готовы.

Я слабо киваю, не сводя глаз с Джо. Все происходит слишком стремительно. Будто я наблюдаю за быстроменяющимися кадрами, что переключает монтер-недоучка. Я вижу, как в комнату проникает Энобария и Бити. Он держится от меня и Джо подальше, попросту толпясь у входа. Энобария беседует с Питом, а я по-прежнему нема, как рыба. Могу односложно кивать или монотонно качать головой – но не говорить. Это слишком для меня.

Сколько проходит минут, прежде чем в комнату входит Хеймитч и Эффи, сказать крайне сложно. Никто особо не удивляется, когда в шероховатой, загоревшей ладони ментора, покоится миниатюрная, фарфоровая рука Бряк. Словно так и должно быть. Единственная фраза, брошенная Хеймитчем, которая занимает все мое сознание – «Пора». Руки Пита, что помогают привстать. Хлопок дверей лифта, что закрываются за нами. В последний раз я оборачиваюсь и замечаю угрюмый вид холла Тренировочного Центра. Ни единого луча, прежде яркого солнца. На часах полдень.

На улице под махровый покров пальто проникает леденящий холод ветра. Замечаю, как сильно изменилась прежде солнечная погода – свинцовые тучи охватывают весь небосвод. И лишь на востоке блестит диск солнца – оно будто заходит, умирает на сегодняшний день, хотя на часах по-прежнему полдень.

По всему городу мерцают светящиеся билборды с кроваво-алой надписью «Жатва», под которой развивается флаг Капитолия. Жатва. Жатва. Жатва. Рядом со мной сидит Джоанна. Ее руки сжаты в кулаки, а глаза наблюдают за побелевшими костяшками пальцев. Я накрываю их своей ладонью, и только тогда она поднимает на меня свой почерневший взгляд.

– И пусть удача…

–… всегда будет на вашей стороне, – хрипит она.

Ее зеленые глаза блестят от слез, но она заставляет себя отвернуться. На улицах сердца Панема нету ни единой живой души – только закрытые уличные лавочки, отпугивающе темные окна магазинов, сверкающие плакаты и кроваво-красные билборды. Кадры сменяются друг другом.

На часах все еще полдень.