Голодный ген

Характер Нэнси не особенно занимает хирурга. Для него важнее то, что она идеальный кандидат для хирургического лечения тучности. Во-первых, ее общее состояние не отягощено ужасающими осложнениями, как у многих других пациентов с аналогичным ИМТ; во-вторых, габариты миссис Райт относительно невелики. Человек посторонний так не сказал бы, но все познается в сравнении: «большие парни», как называют в медицинском центре койки, стоящие в предоперационной палате доктора Муна, благодаря специальной конструкции способны выдерживать вес примерно до 226 кг. Тем не менее для некоторых больных приходится ставить двух «больших парней» встык. Эдвард вспоминает одного 317-килограммового страдальца: упади тот на кого-нибудь ненароком, раздавил бы в лепешку. Вид Нэнси не вызывает таких зловещих фантазий. Для нее «большой парень» даже несколько великоват.

И все-таки Мун не обещает Нэнси стопроцентной удачи. Он даже не может гарантировать, что она выживет. Каждый сотый из подвергающихся желудочному анастомозу гибнет во время операции, а уж без осложнений не обходится практически ни одно вмешательство. Заранее определить степень риска трудно, но страховые компании считают его высоким. О том же говорят и анестезиологи. Им трудно работать с тучными пациентами, такими как Нэнси. Ее вены скрыты под внушительным слоем жира — намучаешься, пока введешь иглу. Язык разросшийся и широкий, а шея короткая, и это создает трудности при введении дыхательной трубки в гортань…

Над Нэнси, уже лежащей на операционном столе, суетится целый отряд медсестер и врачей. По лицу миссис Райт видно, как ей худо; кажется, она вот-вот закричит. Но нет. Наконец иглы и трубки сделали свое дело. Веки Нэнси дрогнули и сомкнулись, анестезиолог зафиксировал их, чтобы предохранить роговицу от высыхания. Дыхание крепко спящей пациентки поддерживается специальной аппаратурой. Лицо прикрыто пластиком — вероятно, во избежание нечаянного повреждения хирургическими инструментами. С виду в ней не больше жизни, чем в расставленном вокруг медицинском оборудовании.

Мун помогает медсестрам расстелить на теле Нэнси многочисленные слои стерильной ткани. Обнаженной остается лишь часть живота — прямоугольник величиной с крышку обувной коробки. Хирург смазывает белую кожу пациентки оранжевым антисептиком. Дряблая плоть колышется, как студень. Черной шариковой ручкой Эдвард обозначает слегка дрожащую поначалу линию будущего разреза — от грудины до пупка, сантиметров двадцать длиной. Медсестра подает скальпель Габр-Мадхину, врачу-ординатору. Тот с нажимом проводит острием по намеченному вектору: раз, другой, третий, снова и снова. Кожа широко расходится вместе с лежащим под ней жиром. Студент-практикант зябко вздрагивает. Нет, это не испуг, что вы! «Точь-в-точь, будто гамбургер режут», — шепотом объясняет он мне свою реакцию. Под лампами операционной открытый жир отсвечивает желтизной. Ассистирующие медсестры стоят молча. Габр-Мадхин и Мун обмениваются взглядами, кладут ладони на живот Нэнси, каждый со своего края разреза, и, надавливая, разводят его в стороны. Ни дать ни взять глубокое ущелье с крутыми скользкими склонами, испещренными красными прожилками сосудов. Обошлось почти без кровотечения.

В книге «Мудрость тела» профессор Шервин Б. Ньюлэнд, клинический хирург Йельского университета, пишет, что схематически желудок можно представить как большой мешок, в который сверху вставлена мышечная трубка, идущая ото рта. Снизу выходит другая трубка и — где прямая, где аккуратно свернутая — тянется до анального отверстия; ее общая длина достигает примерно 7,6 м.

Вся описанная конструкция в целом составляет желудочно-кишечный тракт, включающий в себя (если не вдаваться в подробности) пищевод, желудок, тонкую, толстую и прямую кишки. Хозяйство это расположено у нас в животе.

…Тем временем руки доктора Муна проникают в брюшную полость, самую большую в человеческом организме. Как археолог в раскопе, он обнаруживает все новые и новые находки. Пупочная грыжа — она почти всегда сопутствует тучности. Дальше — напряженная пурпурная масса печени. Эдвард пальпирует ее. При ожирении — он говорил мне об этом раньше — печень может разрастись до чудовищных размеров. «Иногда становится такой же огромной, как у лошади-тяжеловоза» — это его слова. У Нэнси, слава богу, до этого не дошло. Мун аккуратно отодвигает печень, чтобы добраться до верхней части желудка. Руки Эдварда по локоть погружены в чрево пациентки, вслепую нащупывая место, где желудок соединяется с пищеводом. Тянутся долгие секунды, брови Муна сошлись к переносице. Повисла мертвая тишина. Работа непростая. Ассистирующий хирург, женщина молодая, но тем не менее в профессиональном отношении многоопытная, и та затаила дыхание.

Наконец руки Муна нащупали искомое. Он оборачивается ко мне. Взгляд из-под слегка запотевших очков над стерильной маской светится торжеством. Эдвард выводит желудок в операционное поле. «Правда, хорош?» — спрашивает меня доктор Мун.

* * *