Этот приказ дал новый толчок для работы хлебозаготовительным комиссиям. Нормы сдачи зерна были очень высокими, и уже в прошлые годы были исчерпаны все зерновые запасы. Тем не менее, государство продолжало наращивать требования. Местное начальство с готовностью откликнулось на правительственное требование и внедрило новый способ сбора зерна с жителей села. Этот способ назывался и колхозниками, и начальством «выкачивание хлеба». План всего колхоза распределили по Сотням, которые в сою очередь разделили причитающуюся им долю по Пятёркам, а те — по числу членов каждой семьи. Таким образом, если доля Пятёрки составляла, например, тысячу килограммов зерна, то каждая составляющая эту Пятёрку семья должна внести двести килограммов.
Правление колхоза работало быстро и эффективно. На следующем собрании нам объявили, что всё село, все подразделения, руководители всех рангов, учителя и школьники и, конечно, колхозники, должны включиться в соревнование по сбору продовольствия. Собрание затягивалось, руководство теряло терпение и переходило на грубость, а крестьяне чувствовали, как у них из-под ног уходит земля.
И всё же сбор продовольствия не продвигался так быстро, как этого требовало руководство. Что-то надо было предпринять, поэтому со временем руководящие органы стали менять тон: теперь крестьян обвиняли в невежестве и неспособности оценит значение высоко патриотичного мероприятия по сбору и доставке продовольствия государству. Партия и правительство заботятся о крестьянстве, и если крестьяне не ценят этой заботы, то это их вина. Крестьяне — словно дети, поэтому партия и правительство должны были проявлять отеческую заботу. Крестьянство обязано следовать указаниям партии и правительства, не задавая вопросов. По-другому быть не должно. А поскольку непослушных детей родители наказывают, то партия и правительство будет наказывать провинившееся крестьянство.
В соответствии с такими рассуждениями, уполномоченные перестали давать разъяснения по вопросам сбора продовольствия. Нашёлся другой выход. Официально он звучал так: «прямой контакт полномочных представителей с массой людей». На простом языке это означало, что хлебозаготовительным комиссиям предписывалось наведываться в каждую крестьянскую семью.
Члены комиссии, заявляясь в каждый дом, будут сообщать, сколько и чего конкретно эта семья обязана сдать государству. Если хлеба нет, то комиссия должна будет произвести обыск «утаенного хлеба». Конечно, всё найденное при обыске будет конфисковано.
Тысячники и их подручные теперь могли делать всё, что хотят, без соблюдения законных формальностей. Они могли прибегать к хитрости или угрозам, чтобы заманить крестьян в расставленные сети. Ходя по крестьянским хатам, обыскивая и забирая с собой всё, что им приглянётся, они одновременно успешно служили интересам партии и правительства.
Всё время эти уполномоченные изумляли нас своими несерьёзными выходками. Они часто любили развлекаться со своим оружием. Иногда, ради смеха, они даже устраивали дуэли. Таким образом, мы узнали, что каждый из них имел оружие. Время от временя, совершая ежедневные обходы, они развлекались тем, стреляли во всё, что двигалось. Случалось, что их жертвами становились живые люди.
Я стал свидетелем такой сцены. Наш сосед не смог сдать причитающуюся ему долю зерна. Товарищ Тысячник Лившиц решил «научить» его, как надо выполнять приказы. Он объявил, что наш сосед будет расстрелян за «неподчинение политике партии». Расстрел должен произвестись прямо сейчас, в саду за хатой. Товарищ Тысячник рассчитывал, что наш сосед упадёт перед ним на колени, будет умолять о пощаде и пообещает собрать требуемое количество зерна. Хлебозаготовительная комиссия подозревала, что он всего лишь «прячет хлеб». Но нашего соседа так просто нельзя было запугать.
— Как хотите, — произнёс он спокойно, к полному удивлению членов комиссии. — Я готов. Давайте приступайте.
И он направился в сторону сада. Затем ему завязали глаза и в последний раз потребовали сдать хлеб. Он ответил, что ему нечего сдавать. Товарищ Тысячник Лившиц взвёл наган и выстрелил над головой нашего соседа. Потом повязку с глаз сняли и снова спросили о хлебе. Ответ оказался прежним. Снова завязали глаза, и снова пуля прозвенела над головой, но человек оставался непреклонным. Теперь смех уполномоченных сменился на ярость. Не добившись ничего на этот раз, они ушли, пообещав вернуться и проучить его «по-настоящему».