Голое небо

Надо долго ждать и пробовать
Силу первого пера,
Чтоб наверно знать, до гроба ли
Будет муза нам сестра.

Будет ли в твоих творениях
Буква каждая остра,
Словно ты писал на дереве
Верной сталью топора.

Иль как перышко пуховое
Улетит она легка
В небеса и в вечно-новые,
Перистые облака.

Не зови ж ее изменницей
И коварной не зови,
Раз она как небо пенное
Или сны твоей любви.

И не знаю я, до гроба ли
Будет муза мне сестра,
Но я долго-долго пробовал
Тайну первого пера.

1923

Хрупкий от природы, слабый здоровьем, Н. М. Максимов остро чувствовал свою болезненность и неоднократно обращался в стихах к этой теме. Иногда личные настроения и переживания, вызванные болезнью, он проецирует в космос и создает такие искренние и глубокие вещи, как «Врач сказал» (1926).

Врач сказал, что он не мог предвидеть
Для моей болезни быстрый рост,
Но что в левом легком нежный выдох
Перешел уже в туберкулез.

И моей печалью углубленный,
Я сегодня лето не люблю,
Августовский воздух разреженный
Из глубоких далей я ловлю.

И уже в смертельном, легком танце
Листья желтые летят,
И уже болезненным румянцем
Покрывается мой сад.

И уже не трудно мне предвидеть
Увяданье этих крупных роз,
И уж август, словно нежный выдох,
Углубляется в туберкулез.

Однако, сознание своей личной обреченности, неизбежной катастрофы Н. М. Максимов, переживавший в эту пору новый подъем бодрости, порожденной осознанным пафосом историчности нашей эпохи, не возводил до размеров мирового или хотя бы классового катаклизма. Наоборот, в этих стихотворениях звучит глубокая примиренность с жизнью, трогательная ласковость и кроткая простота, оставляющие неизгладимое впечатление.

Трава

Что ж, и мне земля могла быть милой,
Я бы знал и мудрость, и любовь,
Если б только в этих слабых жилах
Не текла болезненная кровь.

Все-таки я безутешен не был,
И когда лежал я на траве
И смотрел на голубое небо,
Верил я, что буду здоровей.

И больною кровью не тревожим,
Буду я зеленой густотой,
Буду я широким шумным ложем
Для любви здоровой и простой.

И средь изумрудовых блистаний
Хорошо: ни муки, ни отрав,
И тогда моею кровью станет
Сок густой благоуханных трав.

Февраль 1927

В свете этой умиротворенности Н. М. Максимов, как бы предчувствуя близкую смерть, за год до своего конца подводит итог своей жизни и без всякой аффектации, без позы, с потрясающей простотой пишет:

Никогда трагическим я не был,
В мир я вышел просто погулять,
Оттого и нравилась мне неба
Голубая солнечная гладь.

Оттого и нравились мне дети,
Что играют, пляшут и поют,
И дороже им всего на свете
Ветреная музыка минут.

И зачем понадобилось року,
Чтоб меж вас бродил я сам не свой,
Чтоб к людскому горю и пороку
Я тянулся песнею святой,

Чтобы сердце стало болью гулкой,
И теряло с вашим миром связь,
Чтоб моя веселая прогулка
По земным садам не удалась.

Январь 1927

Еще несколько раньше, в 1926 г., покойный поэт в иной форме и в другом тоне излагал свои настроения под влиянием тех же мыслей: