Голому — рубаха

Тайным надеждам его не суждено было сбыться; когда уставший донельзя Порнов добрался-таки до своего привала, никого там не было; даже краб уполз куда-то по своим неотложным крабьим делам.

— Отравиться, что ли, с горя? — подумал вслух расстроенный Порнов; вышло крайне хрипло; глотка пересохла совсем. — Страсть как неохота спать ложиться на голодный желудок. Эй, животное; куда кокос подевал?

В потемках не то что кокоса, пальму уже было видно плохо; на всякий случай Порнов обвел вокруг ног рукой — и наткнулся на нетронутую половинку плода, полную пахнущей мятой жидкости.

— В который раз убеждаюсь, жизнь, как зебра, — заметил Порнов. — Подругу смыло — черная полоска, сам живой остался — белая; лаву не обойти, не перепрыгнуть — черная, кокос вот нашел — белая…

Если рискнуть и хлебнуть этого мятного ликера, чем фортуна на сей раз повернется?

А, была — не была! Мич котлеты по-киевски на корабле запросто трескала; почему я ихний «Баунти» съесть не смогу?

И, отбросив сомнения, Порнов разом отпил добрую половину содержимого.

— Очень даже ничего, — сказал он, переведя дух, — на настой чайного гриба похоже; или квас. Были бы продукты, окрошку можно было бы забабахать… Ч-черт, сразу есть захотелось!

Порнов с интересом уставился на выстилавшую кокос изнутри плотную белую массу; не утерпел и попытался поддеть ее пальцем; масса смялась, но с пальца соскользнула. «Ложку надо, — подумал Порнов и принялся вновь шарить под ногами. — Щепку какую-нибудь; или камень плоский». Темнота сгустилась окончательно; Порнову удалось найти только грязную корявую ветку.

«Не-е-ет, этак я окончательно в обезьяну превращусь. В бабуина.

В скафандре.

И вообще, еще неизвестно, как на земной организм этот квас подействует. Ладно, утро вечера мудренее; лягу спать так…»

В кромешной тьме не было видно ни зги; Порнов улегся прямо там, где стоял.

«Шлем бы надеть, да боязно; вдруг потом не сниму, — кладя голову на локоть своей руки, подумал он сонно. — Завтра надо будет листьев надрать, подушку смастерить…»

Про несчастную Мич он даже не вспомнил; точнее, не успел; начал было думать: «Может, стоило огня принести, костер разжечь…» — и не закончил; прибой к ночи успокоился и рокотал мерно, почти мурлыкал; да и переживания прошедшего дня сказались; Порнов вырубился мгновенно.

Ночью ему приснился сон.

Небольшой круглый бассейн, метров пять в диаметре, выложенный коричневым с черными прожилками камнем; множество тропических цветов, растущих прямо из воды, лилии и кувшинки, жмущиеся к бортам бассейна; лианы, устилающие дно. Теплая вода заполняет бассейн примерно на полметра; иногда из гейзеров, скрытых у краев бассейна, вырываются струи горячей воды; облака пара медленно тают в волшебном свете десятка разноцветных экранов; диковинные приборы в великом множестве обступают бассейн по периметру; водоем в обрамлении никеля и хрома блестящих рукоятей и штанг, как горячий животворящий оазис в холодной технократической пустыне.

Порнову не до ручек с кнопками; в его руках извивается и скользит смуглое упругое тело; женщина стоит перед ним на четвереньках; бедра ее прижаты к его паху и почти полностью погружены в разноцветное дымящееся варево; пряди каштановых волос уходят в воду и расплываются в ней во все стороны множеством тонких нитей. Их становится все больше и больше; они уже не помещаются в воде, вылезают на поверхность…

Порнова кидает в жар; это совсем не волосы, это длиннющие крабьи усы. Испуганный донельзя, он хочет оттолкнуть от себя женщину, но видит перед собой — теперь они уже не в бассейне, а на огромной, размером в полкомнаты, белоснежной кровати — лишь чудовищного монстра — покрытого хитиновой броней гигантского тарантула; с мерзким шелестом десятки усов — сейчас они больше похожи на черные плети — взмывают в воздух и жгучими стрекательными нитями оплетают его беззащитное тело; смертоносный яд пушкинского Анчара напитывает распаренную кожу…

Видя, как от безумного жара вскрываются, лопаются наружу вены, Порнов рванулся — и вывалился из ночного кошмара.

— Ну вот, началось; тьфу ты, жизнь в полоску…

Было еще очень рано; чернота стояла до горизонта; лишь прямо над головой, в зените, небо начинало чуть светлеть.

— Отравился-таки; кретин, идиот, недоумок, — запоздало клял себя Порнов, чувствуя, как огнем горит тело, все, от пяток до головы. — Не мог до утра потерпеть; где теперь противоядие искать… да хотя бы рвотное… не видно же ни зги! Ладно, что без толку себя казнить; попробую в воду окунуться, жар сбить…

Промахиваясь мимо замков, он расстегнул скафандр — и только тут по-настоящему вспотел от облившей тело горячей струи; так из открытой двери парилки, с раскаленной каменки, вдруг врывается в казалось бы хорошо протопленную, но все же такую прохладную баню острый клин перегретого воздуха.

— Проклятый скафандр, — прошипел Порнов, расслабленно опускаясь на песок. — Скоро совсем меня с ума сведет; хочет — работает, хочет — нет. Надо будет по утру обязательно пресной воду найти, прополоскать его… ва-а-ау…