Голос

За один шум леса Иван не расстанется с Татарском! А что говорить об Индоне, о Широком болоте, о том, что нигде так не всходит и не закатывается солнце! Вот и живет Иван, чтобы видеть все это, радоваться тому, что видит, и считать, что всему этому он — хозяин.

Иван еще не сказал, а видно было, что опять он собирается в деревню.

— Доходишься, — сказала Марья.

Как будто холодком обдало Ивана: походило на то, будто Иван легкомысленнее Марьи, поступает не думая и за это рано или поздно поплатится…

Но за что?

Марья поставила на стол завтрак, сама села, а Иван уже до этого сидел за столом, разодетый с иголочки, похожий на представителя из Заларей или Иркутска. Иван и сам это чувствовал, и на Марьины уговоры не поддался, и ответил ей, как и положено отвечать городскому представителю:

— Люди должны помогать друг другу! А ты заладила: не ходи, не ходи…

Иван не мог рассердиться на Марью: и день был не такой, чтобы сердиться, и Марья была не такая, как все эти дни, а лучше, что ли… Хотелось сказать Марье что-нибудь хорошее.

— Нас с тобой, милка, начальство уважает.

— За что?

— За то, что любим работать…

Иван хотел сказать, что скоро, может быть завтра, о нем все узнают, все уважать станут… Вот как повернется дело! Промолчал Иван, не стал ничего говорить.

Иваново молчание Марья восприняла как обиду или как то, что ему нечего сказать: замахнулся, хотел похвастаться, а нечем! А может, чего лишнего Марья сказала: откуда ей знать, кто его там, в этой деревне, уважает? Только не очень-то во все это верит Марья. Не за что, считает она.

— Дождешься, — сказала Марья.

И опять в этом одном ее слове были и угроза, и предупреждение, и боязнь, и невозможность как-то так сказать, чтобы он понял, что не надо ему никуда ходить, не надо ни с кем говорить. Не ходит она, не говорит, и ему не надо.

Может, думала Марья, добром Иван поймет и хоть раз в жизни послушает? Есть же для людей воскресенье. Так почему бы Марье с Иваном во всем новом не походить по заимке, не посидеть на скамейке за воротами?

Когда она сказала об этом, Иван чуть ложку из рук не выронил: ай да милка, до чего додумалась! Готова одеться как на праздник, только бы Иван не ходил в деревню!

Ивану бы послушаться, сделать, как просит Марья, а он сидит за столом во всем праздничном по другой причине: ему надо в Бабагай идти.

Марья левой рукой как-то очень ловко оперлась о край стола, а правую руку, в которой она только что держала ложку, положила на колени и улыбнулась совсем не так, как до этого, когда Иван собирался в деревню; и в этом своем неуловимом движении, как она оперлась рукой о край стола, а другую руку положила к себе на колени, и в том, как она сидела и смотрела на Ивана, стала похожа на ту, молоденькую Марью, с которой Иван согласился бы жить не только в большой избе на Татарской заимке — но и в маленьком балагане на Саянских горах!

18

Михаил Александрович встретил Ивана за воротами, на виду у всей конторы, как будто нарочно показывал, что они с Иваном — друзья.

— Идти? — Иван кивком указал на второй этаж и направо, где располагался председательский кабинет.

— А Марья знает об этом?

— Нет, Марье не говорил. Рановато, сберегательные книжки у меня с собой. Десять тысяч, которые останутся, — Марьины. Все честь по чести.

Иван полез в карман за сберегательными книжками, но Михаил Александрович остановил его: не надо.

Взявшись за ручку двери председательского кабинета, Иван глубоко вздохнул, и на душе вдруг стало светло и чисто; и так же было светло и чисто в председательском кабинете, и председатель сидел за столом тоже светлый и чистый, в новом костюме, который был чуть-чуть подороже Иванова. Большой разницы сегодня между Иваном и председателем не было — так казалось Ивану.

— Георгий Алексеевич, ты, конечно, знаешь, зачем я пришел?

— Знаю.

Ивана обидел такой сдержанный и короткий ответ. Да Иван бы на месте Сухарева вылез из-за стола, первый бы протянул руку, сел рядом — и такой бы разговор завязался между ними! А он сидит, и хоть бы тебе что! Как будто каждый день по десять тысяч предлагают! Ивану вот никто лишнего рубля не дал! Ну ведь не богачи, а ни с какой стороны не подступиться! Вот время настало: ничем не удивишь!

— Деньги мы взять не можем, — проговорил Сухарев, как будто выплеснул на Ивана ушат холодной воды.

Иван даже привстал со стула.

— Как это не можете? Ты, Георгий Алексеевич, здесь самый главный, все от тебя зависит.

— Без сельсовета ничего не выйдет, — сказал председатель.

С Ивана как будто камень свалился… Он даже пересел на другой стул — был уверен: теперь можно сидеть не только на другом стуле, а хоть на полу, хоть на подоконнике, и все у него пойдет хорошо!

— Ну, это, считай, вопрос решенный: у меня с Советской властью хорошие отношения, — сказал Иван. — Там же Илья Иннокентьевич председателем, бывший шангинский бригадир! Мы с ним дружно жили.

— Это хорошо, что дружно, — ответил председатель.

Иван считал вопрос с деньгами решенным, а Георгий Алексеевич опять ему размышление подкинул:

— Иван Захарович, я за тебя переживаю!