Голос

– Да, и всё в уме, и умножает, и делит, и корни квадратные извлекает. А числа-то какие!

– Точно. Я бы и число не запомнила, не то, что действия с ним какие-то проворачивать.

В разговор вмешалась девочка из параллельной группы:

– У него жена больная, потому он и работает в училище, а не в институте, здесь без учёной степени зарплата выше.

Девчонки переглянулись, сочувственно покачав головами. И всё- таки Настю всегда удивляла способность иных людей узнавать подробности чужой жизни за такой короткий промежуток времени.

– И в морг мы ещё пойдём, на экскурсию. – Добавила она.

– Ну что, на литературу? – « Бутербродники», собрав пожитки, поплелись на второй этаж.

Преподаватель, Белла Сергеевна, женщина лет пятидесяти, подтянутая, со вкусом одетая, знакомила класс с темой урока:

– Владимир Маяковский!

По классу прокатился ропот недовольства.

– Что это за стихи? А трактор в поле тыр-тыр-тыр, а мы, товарищи, за мир!

–У него нет таких строк. Не любите Маяковского?

– Фу, кошмар, нет! – раздались голоса.

С загадочной полуулыбкой, глядя куда-то в бесконечность, Белла Сергеевна произнесла:

– Его нельзя не любить!

Видимо, тон её голоса прозвучал так интригующе, что класс замер. Белла Сергеевна продолжала:

– Красавец мужчина, высокий, под два метра, статный. А взгляд? Жгучий, пронизывающий, завораживающий! И паинькой он никогда не был, одни жёлтые штаны чего стоили.

Аудитория – женская, и эффект – потрясающий. Девчонки слушали, открыв рот.

– Писал сценарии к фильмам и сам в них снимался, «Барышня и хулиган», например. А его муза, Лиля Брик? Он посвятил ей почти все свои произведения, хотя она была замужем.

Загадочным шёпотом учительница поведала:

– Тройственный союз, Маяковский, Лиля Брик и её муж.

Девчонки недоверчиво переглянулись.

– Да-да, тогда это было модно. А когда художник Репин восхитился броской внешностью Маяковского, а особенно его пышной шевелюрой, и пригласил для написания портрета, поэт пришёл обритым наголо. « Где же ваши вдохновенные волосы?» – посетовал Репин и картину так и не написал.

Девичьи лица расплылись в улыбках.

– Необузданные страсти кипели в его душе, не мог он писать обычные стихи о лютиках-цветочках! Только свой стиль, даже размер стихотворный свой. Вот хотя бы на смерть Есенина: «Пустота… Летите, в звёзды врезываясь…», каждое слово словно выстрел, его стихи – это он сам!

Ещё долго и с чувством Белла Сергеевна вела разговор о жизни и смерти Маяковского, его творчестве. Эта речь не могла не оставить следа в душах, пусть даже не во всех. Настя сидела завороженная.

– Да, – шептала она на ухо Ире,– такого в школе не расскажут!

Опустив глаза в учебник, она словно впервые увидела знакомые строчки.

После занятий Настя с Ириной обсуждали услышанное.

– Всё равно стихи странные, словно спотыкаешься и много непонятного, – сетовала Ира.

– Возможно, но так смотреть на произведения! Как на человека, вот интересно. Только вот, жизнь втроём, думаешь это правда?

– Вряд ли она станет выдумывать такие вещи.

– Что на выходных делаешь?

– Завтра, как обычно, на дачу.

– Тогда до понедельника.

–Пока!

Настя всматривалась в прохожих, разглядывала мужчин. Какие там жёлтые штаны? Всё серо-чёрное или синее с лампасами.

-Папа, эта Белла Сергеевна такая замечательная! Никогда не думала о книге, как о душе человека. Только изложение фактов, событий, – Настя засмеялась, – с политической точки зрения. Или любовь к природе родной страны. Всё! Другой трактовки не было!

– Рад, что нашелся человек, который открыл тебе глаза. Но всё-таки она сплетница, эта твоя Белла Сергеевна.

Вечером, когда мама вернулась с работы, Настя подбежала к ней:

– Ой, какой интересный день сегодня был! Маяковский…

Мама перебила недовольным голосом:

– Песок тут в прихожей, что подмести не можешь!

– Да? А я не заметила.

– Ну конечно, где тебе замечать! Ещё и жрать готовить нужно. У других дети как дети, и уберут, и приготовят, а с тебя как не было толку, так и нет!

– Так ты же сама меня на кухню не пускала, я же пыталась научиться, а ты расшумелась, что я продукты перевожу, велела больше ничего не трогать! А как же научиться, если не трогать?

– Другие же умеют!

– Так, наверное, их учит кто-то. Давай вместе готовить, я и научусь.

– Хм, нужна ты мне на кухне!

– Ну вот, приехали! – Возмущённо ответила Настя, разведя руками.

– Это ты как с матерью разговариваешь, а? – Зло глядя на дочь, вопрошала мать, – поговори мне ещё, вылетишь из дома и иди куда хочешь!

Настя со страхом посмотрела на маму, серьёзно она говорит или нет? Промолчала.

– То-то, помалкивай!

Настя ушла в спальню, чтобы не попадаться матери на глаза.

До следующего утра они не разговаривали.

Настя проснулась от громкого бряцания посуды на кухне. Услышала мамин голос, она что-то вполголоса ворчала.

«Вот сейчас встану, она опять чем-нибудь будет недовольна. Лучше притворюсь, что сплю, полежу подольше».

Через некоторое время раздался мамин голос:

– Ну, что разлеглась? До обеда валяться будешь? Суббота, убираться пора!

Настя ползала с тряпкой по углам комнаты. Мать ходила следом:

– Ну как ты моешь? А!? Живей надо, шевелись! Да не пропускай!