Голос ангельских труб

– Сашенька, любимый мой, чудо мое, мальчик мой, – приговаривала Инга, осыпая его поцелуями и прижимаясь к нему. – Я люблю тебя, люблю, люблю.

Глава 11. Шаг навстречу

Было уже темно, когда они вышли из гостиницы. Инга, с осунувшимся заплаканым, зацелованным лицом, шла неровно, поминутно оступаясь, опираясь на руку Шибаева.

– Сашенька, – сказала она, – мне нужно идти… – Выскользнув из-под его руки, она призывно помахала желтому такси. Машина плавно затормозила у кромки тротуара. – Я позвоню!

Дверь захлопнулась, отсекая Ингу от него, такси, сверкнув красными огоньками, исчезло за поворотом. Шибаев остался один на темной, пустынной улице.

Он шел, куда глаза глядят, поддавая ногой пустые жестянки из-под кока-колы. Жестянки оглушительно тарахтели, катясь по асфальту.

Над Манхэттеном висела полная холодная луна. Шибаеву не хотелось назад в гостиницу. Ему не хотелось гулять. Ему не хотелось спать. Он с удовольствием напился бы, но магазины были закрыты, а напиваться в баре на виду у всех – какое уж тут удовольствие! Ему хотелось оглушить себя и избавиться наконец от докучных мыслей, поисков ответа на вопросы, на которые ответов не было…

…Инга ехала домой. Только оказавшись в своей машине, она включила мобильный телефон. И сразу же раздались начальные аккорды Первого концерта Чайковского. Звонил Иван. Услышав голос Инги, он закричал:

– Я чуть с ума не сошел, трезвоню весь день! Что случилось? Где ты была?

– Ничего, – ответила Инга. – Вышла в парк… не очень хорошо себя чувствовала. Сейчас еду домой.

– Ты заболела? – в голосе Ивана звучала тревога.

– Да нет, – Инга почувствовала досаду. – Уже все в порядке.

– Нужно показаться врачу, – сказал Иван. – А может, ты… ждешь ребенка? Я читал, что у женщин в это время возникают всякие желания и депрессия.

– Нет, – ответила Инга и замолчала. У нее не было сил разговаривать. К чувству вины примешивалось раздражение – забота Ивана казалась настырной.

– Ты… – осторожно спросил он, не дождавшись подробностей. – Ты… о’кей?

– Да, я в порядке, – отозвалась Инга. – Как ты?

Разговор не клеился. Инга понимала, что муж заслуживает хотя бы убедительного вранья, что он готов поверить любому ее объяснению и рад обманываться. В своем простодушии он ничего не заподозрит, нужно только дать ему сладкую косточку – ласковое слово, что-нибудь вроде: «Страшно соскучилась, жду с нетерпением, когда ты вернешься?» Все, что обычно говорят умные женщины, желающие сохранить семейный очаг. Разумом-то она понимала, а выдавить из себя хоть слово не могла. Дурак тот, кто сказал, что все женщины расположены к измене и изменяют с легкостью. Не все.

Молчание в трубке затягивалось. Инга плакала и старалась не всхлипывать, чтобы Иван не понял, что она плачет. Но он понял.

– Инга, – сказал он тихо, – Инга… Я люблю тебя. Что бы ни случилось, я тебя люблю. Не пугай меня.

– Я тебя тоже люблю, – ответила она. И добавила тихо: – Прости меня…

Тут ей пришло в голову, что час назад она повторяла свое покаянное «прости» Шибанову. Ей было жалко и Сашу, и Ивана. И себя. Похоже, вся ее налаженная жизнь летит неизвестно куда… Нет, не летит, а стоит на краю пропасти, покачиваясь, разбросав руки в стороны, ожидая знака…

…Она переступила порог своего нового дома, включила свет. Громадная комната, не комната, а зал, освещенная торшерами и бра, напоминала грот или пещеру. Инга любила свой дом. Широкая стеклянная дверь-окно, от пола до потолка, выходила на большую веранду, скрытую от внешнего мира кустами рододендрона. Брокер по ее просьбе поинтересовался у хозяина, какого цвета кусты. Оказалось, малинового, а внутри цветков золотые тычинки. И расцветают ровно пятнадцатого мая, и цветут ровно три недели. А внешний мир – заповедный дикий лес. «Вам повезло, – сказал брокер. – Таких домов на рынке раз-два и обчелся…»

Они выбирали мебель, посуду, ковры. Это было как игра. Игра в свой дом. После поездки в Россию Инга вернулась чужая, и Джон это отметил. Отметил, но со свойственным ему великодушием промолчал. В той стране прошло ее детство, юность, первая любовь… Мало ли, кого она встретила, думал Джон. Самое главное, что она вернулась.

Инга поднялась на второй этаж и разделась. Ее знобило. Она не могла согреться. Проскользнула в прозрачную кабинку душа, открутила блестящий кран. Стояла, подставив лицо горячим сильным струям. Мелькнула мысль, что она смывает следы. Сожаление укололо остро. И она снова заплакала. Кажется, заплакала. Из-за струй воды было непонятно.

Облако пара заполнило кабинку. Вода становилась все горячей. Инга вдруг почувствовала, что сейчас упадет. Дернула скользящую дверь, выпуская пар, с трудом завернула кран, резко вдохнула рванувшийся в кабинку свежий воздух, показавшийся ей ледяным.

Набросила халат. Уселась перед зеркалом. Смотрела на свое осунувшееся лицо и остро себя ненавидела.

Любовь еще не все…

* * *

В полночь позвонил Грег – видимо, ночные звонки тоже стали входить у него в привычку, как и ночные визиты.

– Привет, – поздоровался он. – Спишь?

– Уже нет, – ответил неприветливо Шибаев. – Что-нибудь случилось?