Голос ангельских труб

– Нет! – рассмеялась она. – Мы купались при луне одни. Только девочки. И я представляла себе, что ты рядом. Честное слово, Сашенька. Лежала на воде, смотрела в небо, а звезды низкие, яркие, и ты рядом, около меня, и тоже смотришь на звезды. И мне захотелось домой, как чувствовала, что ты здесь… А к дому пробиралась огородами, боялась нарваться на Серого. Пришла, захожу в спальню – а там ты! Я даже глазам своим не поверила! Стою на пороге, шевельнуться боюсь – вдруг ты исчезнешь…

Шибаев отметил ее «домой».

– Не бойся, – он взял в ладони ее лицо. – Серого уже можно не бояться. Слушай, – он повернул ее к свету, – у тебя нос облез!

– Ага. И спина! – рассмеялась она, утыкаясь лицом ему в грудь. – И плечи. И живот. – Она задрала короткую маечку, показывая ему живот. – Видишь?

– Вижу! – ответил Шибаев, ероша ее короткие белые волосы. Загорелая, с облупившимся носом, без макияжа, она была похожа на подростка и ничем не напоминала экзотическую танцовщицу из ресторана.

Она смотрела на него в упор потемневшими глазами. Потом, привстав на цыпочки, закрыла глаза и прильнула губами к его рту…

– Я такая счастливая, Саша, – сказала она, отступая и заглядывая ему в глаза сияющими глазами. – Ты не представляешь себе, какая я счастливая!

– Лилька, какая ты еще девчонка!

– Я взрослая женщина, а не девчонка. Как ты сказал… Лилька! Скажи еще!

– Лилька! – повторил Шибаев. – Лилька-килька!

Она расхохоталась:

– Меня так дразнили во дворе. Лилька-килька! Откуда ты знаешь?

– Догадался.

– А как дразнили тебя? – спросила она.

– Не помню, – соврал он. – Я был серьезный толстый мальчик, круглый отличник. В очках. Меня никто никогда не дразнил.

Она снова рассмеялась:

– Неправда! Ты был драчливый и худой, играл в футбол, курил в туалете, а однажды взорвал кабинет химии. А потом пошел и сам признался. И девчонки за тобой бегали.

– Никто за мной не бегал, – ответил он. – Меня вообще никто никогда не замечал. И девчонок я боялся. До сих пор боюсь.

Она в восторге задрыгала ногами.

– И меня?

– И тебя, – ответил он, целуя ее в нос. – Тебя в особенности.

– Вообще-то, когда я пришел, у меня были с собой вещи, – сказал он немного погодя. – Вернее, на мне. Свитер был, точно помню. Не знаешь, где мой свитер?

– Я постирала его, – ответила она, жарко дыша ему в шею. – И все остальное. Ты что, спал в парке, пока меня не было?

– Не, в парке страшно. Я спал на вокзале.

– На вокзале нельзя спать. Там полиция гоняет.

– Я подружился с полицией. Они угощали меня пивом, а один – его зовут Джон Пайвен – даже принес из дому подушку.

– Правда? – удивилась она, заглядывая ему в лицо. – А! Сочиняешь! А я почти поверила. А давай завтра поедем на Манхэттен? Сто лет не была там, просто не с кем. Давай? Аннушка не любит Манхэттен. Когда здесь жила Мила, мы ездили часто. Просто так, поболтаться. Поглазеть на виртины. Поехали?

– Лиля… – произнес Шибаев, чувствуя, что наступает самое трудное. – Лиля, я должен уехать… сегодня. Кажется, есть рейс в девять с минутами.

– Как уехать?

В ее глазах вспыхнуло такое изумление, что Шибаеву стало не по себе. У него даже появилось невнятное чувство, что его отношения с женщинами последнее время выходят из-под контроля – они ждут от него то, чего он дать им не может. Нет у него того, что им нужно.

– К сожалению, Лилечка. Мне необходимо быть дома. Завтра же.

Он хотел добавить, что если он не свалит немедленно, то может случиться, ему придется задержаться здесь надолго, но воздержался – не хотел Лилю пугать.

Лицо ее сморщилось, и она заплакала. И всхлипывая, спросила:

– А как же я? Я люблю тебя, Саша.

– Лилечка, ты очень хороший человек, ты просто чудо, ты красивая, честное слово, но я не могу остаться, – мямлил он, не узнавая себя.

– У тебя там… кто-то есть? – спросила она, горестно глядя на него полными слез глазами.

– Никого у меня нет, не выдумывай. Честное слово!

– Хочешь, я поеду с тобой? – спросила она, с надеждой вглядываясь в его лицо. – Хочешь?

– Лилечка… – Шибаеву стало жаль ее. Славная девочка, простодушная, ласковая, принимает его таким, какой он есть. На миг мелькнула мысль, может, именно такая ему и нужна. Мелькнула и растаяла… – Лилечка, – повторил он, – я был бы счастлив, если бы у меня была такая девушка, как ты. Но при моем образе жизни, поверь мне… Тебе нужен надежный человек, семья…

– Значит, ты все-таки киллер? – спросила она печально. – Раз тебе не нужна семья.

– Я не киллер, – ответил он. – Я собака-ищейка. Бродячая собака-ищейка, которая роется на помойках.

– Мне все равно, – ответила она, прижимаясь к нему теснее. – Я люблю тебя.

– Мне не все равно. Лилечка, мне пора.

Он чувствовал себя препаршиво и хотел лишь одного – оказаться наконец в аэропорту, среди толпы, сидеть в кафешке у окна, пить кофе и рассматривать через стекло тупые морды самолетов на летном поле. И надеяться на лучшее.

Лиля плакала, не всхлипывая. Не могла остановиться. Шибаев молча гладил ее по голове, от всей души желая поскорее убраться отсюда.

– Ты меня любишь? – Она с надеждой смотрела ему в глаза.