Голос дороги

Любуясь звездным небом, Грэм вышел на аллею, которую обступали черные силуэты деревьев. Соблюдать тишину особой нужды не было, и если он шел неслышно, то исключительно по неистребимой привычке. И лишь благодаря этому смог услышать поодаль чье-то дыхание. Звездное небо перестало его интересовать. Он остановился и прислушался, пытаясь понять, откуда идет звук. Определить это было несложно: кто бы тут ни был, он не прятался, к тому же, дыхание было громким и прерывистым, словно после быстрого бега или словно человек задыхался. Через секунду Грэм с удивлением понял, что людей двое. Он сориентировался по звуку, осторожно приблизился, стараясь не выходить на освещенное луной пространство между деревьями, и скоро увидел у одного из стволов два темных силуэта. Пятна лунного света падали на полуночников сквозь крону дерева, разглядеть их лица было нетрудно. Грэм застыл на месте, не выходя из тени и не зная, как поступить. Его худшие опасения сбылись.

То были Гата и Роджер, и они не видели ничего вокруг, занятые только друг другом. Девушка стояла, прислонившись спиной к толстому стволу дерева. Шнурки ее рубашки были распущены, сама рубашка стянута с плеч, и Роджер мял ее обнаженную грудь и целовал ее рот, грубо раздвигая языком зубы. В его действиях не было ни капли нежности, его ласки были грубыми и могли быть приняты за насилие, если бы руки Гаты не обвивались вокруг его шеи, привлекая его к себе.

Грэму увиденное очень не понравилось, ибо совершенно ясно было, что последует далее. Но он не двигался. Если бы Гата вырывалась, он знал бы, что делать. Но она принимала грубые ласки Роджера с видимым наслаждением и сама льнула к нему, и Грэм подумал, что лучше всего просто уйти, не обнаружив себя и не показав в дальнейшем, что он их видел. Нарушать уединения сестры и приятеля он не хотел, хотя руки чесались. Удерживало только сознание того, что Роджер в своем праве, и Гата ничего не имеет против его общества. Постояв еще несколько секунд, Грэм тихо ушел.

Наутро, когда все четверо, как обычно, собрались в столовой за завтраком, Грэм старался держаться как ни в чем не бывало. Сначала он подумывал, не позавтракать ли в кабинете, но решил, что будет это несусветной глупостью и мальчишеством. Поэтому он взял себя в руки, сказал себе, что ничего особенного не произошло, волноваться и злиться не из-за чего, и с такими мыслями появился в столовой.

Первым делом он внимательно оглядел все компанию. Илис выглядела совершенно как обычно, но ничего иного Грэм и не ожидал после того, как она всю ночь мирно проспала в своей кровати. В Роджере тоже никаких изменений не наблюдалось, он почти не отрывал глаз от Илис, и уделял Гате не больше внимания, чем всегда. А вот княжна выглядела жутко довольной. Видно было, что настроение у нее прекрасное, и Грэм немного успокоился: раз сестра рада и довольна, значит, все прошло для нее хорошо, и беспокоиться не о чем. Возможно. Если только за вчерашней ночью не последует что-нибудь еще, гораздо менее приятное.

Завтрак прошел за общим разговором. Илис оживленно болтала, через раз забывая проглотить кусок, наколотый на зубцы вилки, Роджер мрачно улыбался ее болтовне. Он был настроен довольно мирно и пока не собирался с ней ссориться. Зато, как отметил Грэм, бешеные глаза его сегодня горели более ярко, чем всегда, и было в них что-то такое, чему трудно было дать определение. Что-то отчаянное в них было.

После завтрака Грэм направился было в кабинет с намерением посидеть немного над книгами. Погрузившись в себя, он прошел по коридору, и уже толкнув дверь комнаты, услышал, как его окликает знакомый голос:

— Соло!

Вид у Роджера был странный: глаза лихорадочно блестели, на бледных обычно щеках горел румянец.

— В чем дело? — спросил Грэм, уже догадываясь.

— Еще не знаю, — ответил Роджер, привалившись к стене и скрестив на груди руки. — Хочу у тебя узнать. Чего ты так смотришь на меня все утро?

Похоже, подумал Грэм, я совсем разучился контролировать выражение лица, и теперь по нему читают мои чувства все, кому не лень, а это очень плохо.

— Как я на тебя смотрю?

— Так, словно с удовольствием вызвал бы меня на поединок.

— В самом деле?

— Не прикидывайся дурачком, Соло. Ты видел нас с твоей сестрой ночью? Это ты шатался вокруг, ведь так?

— Может, и так. Во всяком случае, я вас действительно видел.

— И скромно ушел, не досмотрев до конца, — хохотнул Роджер. — А теперь жалеешь, что не подошел сразу же и не набил мне морду. Так? Ты разозлился, так ведь? Считаешь, что я непочтительно обошелся с твоей сестрой? Что нельзя было губить ее девичью честь и все такое? Что я — подонок, а она — невинная жертва, обманутая и совращенная бессовестным негодяем?

Тон его, ядовитый и оскорбительный, не понравился Грэму, но он ответил как мог спокойно:

— Я считаю, что это ваше с Гатой дело. Читать морали и наставления не собираюсь ни тебе, ни ей.

— Но хочется, признайся! Впрочем, утешься, злиться тебе, право слово, не за что. Никакого оскорбления девичьей чести не произошло.

— Хочешь сказать, что вы расстались после пары целомудренных поцелуев?