Голос Древних

Глаза с’харна были закрыты, словно ему не требовалось смотреть; он не двигался, равнодушный и замкнутый, отрешённый от мира, слишком мелкого для одного из великих. Но Одиссею показалось, что три глаза неотступно следят за ним и смотрят изнутри — внутрь. Человек ощутил липкое напряжение и тревогу.

Осознав ещё кое-что, детектив резко повернулся в сторону Схазмы, и его опасение подтвердилось: сэлла застыла, глядя на с’харна, все её глаза были жадно направлены на него, кончики щупалец тянулись к надменно-отрешённому существу, словно оно было величайшим сокровищем, в котором Схазма нуждалась и ради которого была готова на что угодно.

Одиссею всё это очень не нравилось.

— Чего все замолчали? — хмыкнул змей. — Понятия не имею, чем эти с’харны вас так восхищают, но допустим. Важнее, кто в центре, это природный вид наших хозяев?

— Ты же играл в игру, — шикнула Шера. — Конечно они.

В центре плыла самая маленькая статуя: изящное существо из десятков тысяч гладких, слегка ребристых зёрен, которые складывались в спиральные гребни и волны, словно бахромистый волчок. Да, такими были архаи основную часть своей истории, пока не превратились в гуманоидов.

— А что за четвёртая раса? — озадаченно спросил Охотек. — Экое чудище. Все говорили, Схазма ужасна, но это… по-моему куда серьёзнее.

— Это сайна, — сказал Одиссей пересохшим горлом.

Статуя медузы была гораздо больше остальных: двадцать метров в диаметре овального тела и сотня метров нитей, вздыбленных, смешавшихся и застывших, как непроходимый чёрный лес. Другие фигуры казались перед ней крохами.

— Что у неё в щупальцах? — Шера подалась вперёд. — Жертвы?

Глаза хищницы вспыхивали, просвечивали, сканировали и анализировали сотни разных фигур, малых и крупных, которые терялись в сплетениях нитей сайны и были почти не видны. Одиссей, слепой по сравнению с другими игроками, их бы и не заметил, но когда сказали, прищурился и разглядел. Нити сайны пронзали каждое существо, а те застыли в искажённых позах, окутанные сонмом чёрных лент.

— Все они разумные, — испуганно сказал Лум. — Смотрите, тут есть каждая из наших рас.

Он указал на ваффу, перевёл палец на человека, на крулианца… и даже на маленького хистероида, который скривился, прошитый нитью в нескольких местах.

— Отвратительный каннибализм, — отрывисто бросил старый учёный, два тела змея неряшливо сплетались и расплетались, выдавая смятение.

— Но величественный, — тихо сказала Схазма, сомкнув и срастив все рты на своём теле, кроме одного.

Лум поёжился, Геометрис издал краткий рокочущий звук и оторопело дёрнулся на месте, Шера взглянула на Схазму, мечтая убить и сожалея, что не способна. Магнат почесал подбородок, его одутловатые щёки задумчиво надулись и спали. Ана молча смотрела на Фокса, и её лицо ничего не выражало, а волосы продолжали немыми каштановыми волнами лежать на плечах.

— Значит, это архаи, которые посеяли жизнь, — лапа Шеры совершила хватательный жест, выпустив пятёрку фазовых когтей. — И их дети, четыре цивилизации, которых они создали… для чего?

— Не создали, — возразила Ана. — А синхронизировали во времени. Эволюция вела эти расы каждую своим темпом и путём; они были обречены прозреть, развиться до своего предела и вымереть в разные времена, в одиночестве. Древние не могли спасти себя и дожить до появления потомков, но они решили дать шанс тем, кто шёл за ними. Каким-то образом они направили эволюцию: одним ускорили, другим замедлили. Чтобы все четыре расы пришли к разуму в одну эпоху, смогли встретиться и договориться.

— В чём же испытание? — напружиненное тело кошки было готово к моментальному прыжку, не важно, для атаки или защиты.

И словно ей в ответ над каждой из четырёх статуй по кругу появился сияющий синий знак. Нет, стоп, над каждой из пяти статуй по кругу. Место над головой Свийса, где сгусток воды пытался сложиться в фигуру, но так и не смог, тоже воссияло. Как и раньше, символы адаптировались для каждого смотрящего, так что Одиссей прочитал их интуитивно и легко:

Знак созидания у мордиал.

Переплетение красоты у иксарцев.

Пылающий символ войны или битвы у неизвестной расы.

Величественное знамение времени у сайн.

И будоражащий символ предела возможностей… и решимости преодолеть этот предел у С’харнов.

В воде прочертились сияющие линии, которые разделили круг на пять секторов, а над статуей архаев воссияла сфера отсчёта. Пятьдесят секунд, сорок девять, она медленно таяла, оставляя достаточно времени, чтобы принять решение.

— Выбирайте, какой путь вам ближе, — сказал Одиссей и шагнул в сектор сайн.

Никому из восьмерых и не требовалось пояснений, Ана первой вошла в сектор Мордиал, Геометрис вплыл туда секундой позже. Лум со страхом глянул на Фокса и мрачную громаду, нависшую у детектива над головой, и пробежал к иксарцам, в сектор красоты.

— Где ваша смелость, молодёжь? А как же бросить вызов вселенной? — саркастически осведомился Свийс, пыхнув из трубки, и бодро заполз в сектор C’харна.