Голос и ничего больше

Возвращение вытесненного обнаруживается в атомистической теории. С возвращением пустоты (вместе с атомами) как раз и просматривается одно из мест встречи Фрейда с Гегелем. Место это – пустота. Фрейд говорит о становлении субъекта через идентификации, без которых он, субъект, можно сказать, пуст или попросту не существует. Лакан подчеркивает, что субъект всегда принадлежит Другому, рождается в предуготовленную ему символическую купель. Субъект появляется, исчезая. Как только он обретает себя в символическом мире говорящих существ, он утрачивает непосредственный доступ к самому себе. Субъект расщеплен на природное и культурное, причем это не значит, что есть одно и есть другое; природное всегда опосредовано означающими, и невозможно вычленить нечто, скажем, «чисто природное»; но в то же время нельзя сказать и что всё принадлежит порядку культуры, поскольку природное как реальное действует в качестве того несимволизируемого остатка, который не позволяет произвести культурную тотализацию. Откуда и формула Лакана: субъект, рождающийся в расщеплении, это – означающее, представляющее его другому означающему. Если для Фрейда с Лаканом субъект в конце концов, а точнее – в начале начал, пуст, то и для Гегеля именно «в пустоте пересекаются бытие и мысль»[4]. Бытие и мысль не противостоят друг другу. Точка, в которой они сходятся, «это в конечном итоге точка разрыва и пустоты»[5]. Мысль, будучи дискретной, прерывает бытие и тем самым раскрывает его.

В психоаналитическом дискурсе пустота реального – то, вокруг чего происходит за счет символических атомов сублимация субъекта. Реальное представлено фрейдовской Вещью [das Ding], и Лакан в семинаре 7 напрямую связывает ее с пустотой, примером которой служит ваза. Так сводятся в одной точке эстетический объект (ваза), этический объект (Вещь) и объект атомистический (пустота):

Так вот, если взглянуть на вазу с точки зрения, которую я с самого начала здесь предложил, то есть если рассматривать ее как объект, созданный для того, чтобы представлять наличие в центре реального пустоты, именуемой нами Вещью, то пустота эта, в том виде, в котором она в этом представлении предстает нам, предстает нам именно в качестве nihil, ничто. Вот почему горшечник, как и любой из вас, к кому я сейчас обращаюсь, творит вазу собственноручно вокруг этой пустоты, творит так, как делает это мифический творец – ex nihilo, отправляясь от пустого места, дыры[6].

Вхождение в символическое, с одной стороны, отмечено формированием означающего, а с другой – раскрывающимся зиянием пустоты: «То, что мы зовем „человеческим“, получает здесь то же определение, которое только что дал я „Вещи“ – то, что в реальном терпит от означающего ущерб»[7]. Такова диалектика реального и символического. Означающая буква – атом Лакана, и его теория субъекта, как ее называет Ги Ле Гоффе, – теория «атомистики означающего»[8]. Пустота и означающее не противопоставлены, а скорее вписаны друг в друга. Пустота и означающее – не две отдельные единицы, не ноль и единица, и одно не предшествует другому; ни атом, ни пустота не являют собой начало; если что-то и изначально, то это – расщепление.

Логично, что расщепление оказывается еще одним местом встречи Фрейда и Гегеля. Для Фрейда субъект всегда уже расщеплен; можно сказать, что расщепление – «фундамент» и субъекта, и психоанализа (в первую очередь – но далеко не только – речь идет о расщеплении на сознательное/бессознательное). Младен Долар отмечает, что и Гегель полагает субъекта расщеплением бытия: «Мысль – это разрыв в бытии»[9]. Атомистическая теория – это в первую очередь теория расщепления, расщепленной единицы, расщелины в бытии. Атом появляется вместе с пустотой и, можно сказать, за счет различающей его пустоты. Негативность пустоты задает саму возможность атома. Или, в деконструктивном прочтении: расщепление – различание [diff'erance] атома и пустоты.