Голос и ничего больше

В результате удвоения происходит отсечение от существа некоторой, наиболее ценной, части, представляющей собой непосредственное самобытие наслаждения, jouissance. Это то, что Лакан назовет объектом а и позже привнесет в свою раннюю теорию стадии зеркала: объект a как раз и является той утраченной частью, которую невозможно увидеть в зеркале, «незеркальной» частью субъекта, которая не может быть отражена. На самом элементарном уровне зеркало уже предполагает расщепление между воображаемым и реальным: получить доступ к воображаемой реальности, тому миру, в котором субъект способен найти и признать себя, можно только ценой утраты, «выпадения» объекта а[22].

Удвоение фундаментально для субъективации в связи со стадией зеркала. И к вопросу удвоения, двойника, двух мы чуть позже вернемся. А сейчас скажем о скопическом объекте, о взгляде. Младен Долар отмечает, что оптическая метафорика буквально пронизывает историю западной философии: рефлексия, субъект, я, познание, теория, истина – все связано с полем зрения. Буквально получается, что знать – значит видеть. Глаз «является символом субъекта» и «наука основывается на сведении субъекта к глазу»[23]. Таково господство оптикоцентризма, который время от времени влияет и на, казалось бы, далекого от скопического поля Фрейда. В «Толковании сновидений» он прибегает в описании строения психического аппарата к образу подзорной трубы, главное в которой – пустое пространство между линзами. Глаз и взгляд конституируют господствующие представления о субъекте и объекте, о субъекте и бытии. Лакан противопоставляет – вместе с Гегелем – возможности непосредственного взгляда преломление, анаморфозу. Теория зеркала, которую Лакан формулирует в 1930-е годы и продолжает развивать в 1950-е, претерпевает все большие изменения, становится все сложнее. Встреча с собой в зеркале отнюдь не проста.

Двоение в зеркале

В этой встрече рождаются двое, происходит рождение себя по образу и подобию другого. Этот маленький другой – autre, объект а, двойник. Собственное я формируется через другого. Этот процесс рождения описывает Фрейд, и его соображения в течение многих лет развиваются Лаканом, в том числе через диалектику Гегеля. Лакан отмечает множество различных аспектов зеркальной фазы, главным образом вслед за Фрейдом, необходимость и конститутивный для будущего субъекта характер нарциссизма.

Эротическая сторона возникновения собственного я, разумеется, в центре истории нарциссизма, и все о ней помнят, ведь Нарцисс это в первую очередь – влюбленный, однако не менее важна и агрессивная составляющая нарциссизма. Агрессивность неизбежна в силу того, что другой, двойник, владеет моим образом. Другой – господин моего собственного я. Нарциссическое или, иначе, воображаемое отчуждение – очаг агрессивности и смерти.

Возвращенный из зеркала взгляд встречается с ликованием, но и со страхом и ужасом. Эта амбивалентность, восторг и чувство жути неотвратимо напоминают о двойнике. Он – парадигматическая фигура жуткого. Двойник производит эффект чужеродной близости, избыточной интимности, ведь он служит напоминаем о моем собственном я как образе, от меня всегда уже отчужденном.

Младен Долар отмечает в зеркальной фазе важную для понимания будущего процесса субъективации деталь – петлю во времени, которая производит конститутивное для инстанции я расщепление между глазом и взглядом:

Имеет место странная петля времени, в которой субъект становится тем, кем он, по собственному признанию, всегда и был. В самом центре этой мифической ситуации находится, конечно же, взгляд[24].

Еще один аспект отношений с другим, на который обращает внимание Младен Долар, это – конститутивная утрата, которую несет в себе нарциссизм. Чтобы прояснить этот момент, он обращается к пророчеству, данному Нарциссу Тересием: если он не увидит своего лица, то доживет до преклонного возраста. Здесь можно сделать следующий вывод: