Меркантилизм одолевает. И не только у нас – это повсеместно в мире. Бывал я много раз в Финляндии. Впервые – сразу после войны. В театр пошел. Не понимаю язык, но вижу: играют чертовски здорово. А сейчас? Я их теперь уже знаю. Но игры нет. Эти мэтры только и думают: о своей яхте (чтобы была лучше, чем у приятеля), о вилле – чтобы дворец, а не вилла была.
И у нас то же. На юге мне представляется: «Главный инженер секретного института». Одет – шик! А мне – потом: это же мясник с Арбата. Да, зайдите на Арбат! Там у меня знакомый винодел. Так у него в запонках – бриллианты. По два карата! И в открытую носит, хотя зарплата – сущая ерунда. А на юг едут – каких б….й везут, как одеты! Запад. Фраера все – дельцы эти.
(Вот начало второго капитализма в России! От мясников эстафету приняли руководители ЦК КПСС. Сам Стржельчик одет не броско. Но на одной руке – шикарные часы. Запад! На другой – браслет. И золотой перстень. В деталях – шик! И разбирается в каратах. Вот он, современный советский меркантилизм.)
– Мы, – продолжает Стржельчик, – про них, нынешних дельцов, пьесу поставили. Режиссер – так он что сделал? На сцене – какие-то гопники вонючие. В масляных штанах. Пришли эти фраера. Смотрят. И, знаете, обижаются: где вы таких гопников видели?
А сколько у нас безобразия в работе! Сколько безделья! На Западе пришел я к продюсеру – это по-нашему директор, а мне говорят: на студии юпитер сломался, продюсер его чинит. И точно: стоит с отверткой, в фартуке. И говорит со мной. И работает. А где вы у нас увидите, чтобы директор студии да с отверткой? Сидит в кабинете, и дуб дубом.
Если же гость заграничный придет или еще кто, у нас всю работу бросают: мол, пожалуйста, в кабинет, и лясы часами точат. А на Западе так нельзя – работа на первом месте.
У нас все государственное, социалистическое. Поэтому снимают так:
…Не тот угол комнаты сняли.
– Знаете, давайте другой.
Как будто заранее нельзя было это предусмотреть.
Пятисекундную сцену день снимали. А потом режиссер вспомнил:
– У вас же трубка была?
– Да.
– Стржельчику трубку!
И пошло по цепочке бездельников:
– Стржельчику трубку!
Потом оказалось: нет табака.
– Стржельчику табака! – опять по цепочке бездельников. А им что – зарплата ведь идет.
Стржельчик о пьянстве:
– Тоже безобразие. Тоже не понять отчего…
Знакомый директор завода говорит мне:
– Знаешь, хочу уходить.
– Почему?
– В пятницу пятьдесят процентов рабочих не работают. Пьют.
Я тоже пью. Люблю выпить, но знаю, когда, где и сколько, чтобы наутро, когда работать надо, руки не тряслись.
И еще эта сусальщина. Правду надо говорить! Правду сказать боимся. Русский народ – отличный народ. Столько выдюжил! Ты ему так прямо и скажи: этого пока нет. Он выдюжит. Но не юли, как будто и преступности нет, и прочего. Нет хороших сценариев, пьес.
Он же:
– А помощь эта черножопым? Безобразие.
Нам все равно за Америкой не угнаться. Мы в одной из африканских стран строили-строили институт. Построили. А американцы раз – и чуть ли не на другой день рядом такой небоскреб отмахали…
Профессоров лучших из Москвы везем! Помогаем им науку свою создавать. Американцы же шваль им дают и говорят нам: «Послушайте, вы нам всю политику портите…»
И что в итоге? Мы на черных миллиарды гробим, а они все равно к Америке тянутся.
Мне генерал говорил: «Как обидно было, когда мы уходили из Египта и на наших же глазах американская эскадра входила!»
Как это маленьким мозгом одного индивидуума осмыслить социализм?
Капитализм легче осмыслить: там – материальная выгода, внешняя мишура жизни. А социализм маленькому человечку разве понять?
Мы до сих пор расхлебываемся с привычками, оставшимися нам еще от крепостного права. Да и ближайшие поколения будут расхлебываться.
Нашел 10 рублей. Отдал. Умом понимает: правильно сделал. Ум воспитали (пропагандой, например).
А в душе – жалко отданных денег. Душу труднее воспитать.
Так и выдающиеся наши деятели: умом тоже хороши, а душу с трудом перебарывают. Да и то не всегда.
Долго не был в бане (уже несколько лет пользуюсь дома ванной). По дороге в баню вспомнил, что забыл взять мыло. Подумал: не беда, в бане найду (раньше в мыльне было полным-полно маленьких кусочков). Но теперь не нашел ни кусочка!
Начальник отделения ГАИ Кондратович:
– Не все данные в сводку даем. Чтобы начальство не раздражать.
– Но потом-то все равно в итоговых – все данные!
– Ну, это потом. Это уже не так раздражает.
А ведь это – шкурная забота о себе, а не о начальстве.
Капитан Исаков, партгрупорг:
– Люди теперь нахальные. Каждый о себе в первую очередь думает.
Он же – о памятнике Ленину (снисходительно):
– Дядя Володя.
Или:
– А какие проблемы мы решили? Безработицы нет. Так ее никогда у нас не было.
– Проблему нищеты.
– Разве что.
Сотрудники ГАИ.
Один:
– Советский народ не запугаешь – он воровал и воровать будет.
Другой:
– Русский человек такой: дарить ему будешь, не возьмет. А отвернешься – обязательно украдет. Не нужна ему вещь, а все равно украдет. Потом зайдет за угол дома: или выбросит, или кому-нибудь отдаст.