Голос крови

Она сначала упорно глядит в угол комнаты, потом переводит глаза на экран телевизора. Там, кажется, разыгрывается какая-то пьеса. Люди так странно одеты, вроде бы в грузинские национальные наряды, но никаких декораций нет и на грузин они вообще не похожи.

— Вам что, Бертольд Брехт нравится? — вдруг спрашивает Груша.

— Почему? — удивляется Ася.

— Ну, там идет спектакль «Кавказский меловой круг» Брехта. Знаете такую пьесу?

— Знаю, — с удивлением смотрит на него Ася.

Вообразить себе полицейского, который читает Бертольда Брехта, да еще в наше время, это… это вне возможностей ее воображения!

— Не пугайтесь, — усмехается Груша. — Я не читаю Бертольда Брехта.

Похоже, он вместо Брехта читает мысли на расстоянии.

— Моя мама — актриса, — продолжает Груша. — Отец — военный. Мы раньше часто переезжали, и уж не помню, в каком городе она играла в этой пьесе. Мне очень нравилось. Помню, когда все эти действия в меловом кругу происходили, я даже плакал. Ну, я совсем еще маленький был. Я в те годы вообще был такой жалостливый, такой… ну, как девчонка. Мама смеялась и говорила, что я сущая Груше. Мне это очень нравилось, и поэтому, хотя меня все называют Грушей из-за фамилии Грушин, и я уже даже привык, мама меня зовет Груше, а не Груша.

— А моя мама преподавала литературу, — поясняет Ася. — Она мне рассказывала про эту пьесу, но я ее не читала, к сожалению. Я вообще пьесы не очень люблю читать.

— А знаете что? Надо нам будет найти диск с этой постановкой, — горячо говорит Груша. — Это какой-то провинциальный театр, — он показывает на экран, — а надо найти запись театра имени Шота Руставели, ну, спектакля, который Роберт Стуруа ставил, это вообще, говорят, потрясающая штука. Найдем и посмотрим.

— А… — говорит Ася и умолкает.

«Найдем и посмотрим!»

Это в самом деле он так сказал или ей послышалось?!

Груша отводит глаза.

— Ну, вы понимаете, — бормочет он, — когда мы нашли ваш телефон, мы же сразу пробили номер и все про вас узнали. И потом… я должен был знать, кто тот человек, кто та женщина, которая нас с Бусыгой героически спасла. Ну и я все про вас знаю. Где вы работаете, где живете и… все такое прочее. Вам тридцать лет, вы были замужем, потом муж погиб, детей нет, родители в Линде живут, а вы работаете в «Вашем анализе» администратором, известны ответственным отношением к работе, скромностью, отзывчивостью и вообще характеризуетесь положительно! Я тоже характеризуюсь положительно. Я тоже не женат, мне тридцать два года, правда, я не вдовел, а развелся… женился рано, развелся через год, детей нет… я майор, но на этом не собираюсь останавливаться, вредные привычки — работа. Мы похожи.

— Но… — бормочет Ася, которая совершенно ничего не понимает.

— Меня никогда в жизни женщина не спасала, — очень серьезно говорит Груша. — Ни одна женщина никогда ради моего спасения не жертвовала своей одеждой. Это… — Он качает головой.

— Вы уж извините, что я вас этими тряпками перевязала, но больше ничего под рукой не было, — холодно говорит Ася.

— Да вы что, обиделись? — с тревогой смотрит на нее Груша. — Извините. Но… вы этого не понимаете! А мой полковник понял. Он даже прослезился, когда меня перевязывали уже в «Скорой». Мне Молотов рассказывал… Вы извините, но меня это тоже потрясло, я даже не знаю, какими словами выразить! Если вы раньше думали, что мужчина — это бревно бесчувственное, а полицейский — вообще чурбан, то это не так. Пожалуйста, вот эти цветы — вам. Я сам, вы же понимаете, выйти не мог, я тут под наблюдением всего местного медперсонала, чуть ли не до туалета на «Скорой» норовят отвезти, ну и просил Молотова купить самые красивые. И самые… красные.

И он смотрит чуть исподлобья, с тревогой.

Но Ася все еще ничего не понимает. Или не хочет понять? Боится?

— Я бы вам их преподнес, — говорит Груша, — но вставать пока нельзя. Может, вы их сами возьмете? Дотянетесь?

Ася послушно тянется к цветам через него, но тотчас соображает, что проще встать и пойти за ними, и уже приподнимается было, но Груша хватает ее за руку.

— Сидите, — вздыхает он. — Ладно, потом возьмете, только сидите, пожалуйста.

Вдруг дверь открывается, просовывается голова Молотова. Вид у него испуганный.

— Товарищ полковник на подходе! — шепчет он и мигом исчезает.

Ася резко выдергивает руку из руки Груши и вскакивает.

Груша со стоном закрывает глаза.

Ася пугается. Он же ранен! А она так дернулась… Наверное, ему больно!

Вообще, логически рассуждая, если человек ранен в правый бок, то дергать его за левую руку можно практически безболезненно, однако Асе сейчас не до логики.

— Ой, простите, ой, я… — бормочет она в ужасе, наклоняясь над Грушей, и больше не успевает ничего сказать, потому что он с силой обхватывает ее здоровой рукой, прижимает к себе и целует. Губы его сначала попадают в ее щеку, но тут же Груша чуть поворачивается и целует ее в губы.

Ася упирается руками в кровать, но он держит ее так крепко, что локти ее невольно сгибаются, она опускается на колени, но не отрывается от его губ, а еще крепче прижимается к нему.