Голос крови

За дело? Снимай? Вот сволочь! Вошел в роль, однако. Мой фотограф! Он искренне верит, что всем командует. Нестору хочется выкинуть эту ебучую камеру в окно, хотя, если разобраться… нельзя не признать, что журналист прав. Если уж тебя представили как фотографа, изволь делать свою работу, жми на кнопку. И он начинает снимать… то есть делать вид, что снимает… одновременно с чувством собственной значимости и оскорбленного самолюбия.

А в это время Джон разглядывает картины на стенах с таким видом, словно не верит своим глазам.

– Здорово, Игорь, просто потрясающе! Это ваша личная коллекция? – интересуется он.

– Нет, нет, нет, – смеется хозяин, что значит «вам простительно не разбираться в таких вещах». – Если бы! Через пару месяцев все это уйдет, – он обводит широким жестом обе стены, – и придется писать новые. Мой агент, она ведь держит меня в ежовых рукавицах.

– Вы сказали «она»? Ваш агент – женщина?

– Почему бы и нет? – Игорь пожимает плечами. – В России она лучшая. Спросите любого художника. Кто не знает Мириму Комененски?

– Она русская?

– Ну да! – Снова пожатие плеч. – В России еще понимают настоящее искусство. Мастерство, технику, цветовую палитру, светотень и все такое.

Джон Смит вытаскивает из кармана портативный магнитофон и кладет на стол, вопросительно подняв брови. Игорь великодушно машет рукой, мол, не извольте беспокоиться.

– А как относятся к реализму здесь, в Америке? – спрашивает Джон.

– Здесь? – Вопрос Игоря смешит. – Здесь любят сиюминутных кумиров. Здесь считают, что искусство началось с Пикассо. Вообще-то, Пикассо в пятнадцать лет ушел из художественной школы со словами, что больше они ничего не смогут ему дать, раз в следующем семестре его собираются учить анатомии и перспективе. Если я не начну рисовать лучше Пикассо, знаете, что я сделаю? – Он ждет ответа.

– Н-нет, – признается Джон.

– Возглавлю новое направление – кубизм!

Из мощных легких Игоря вырываются фонтаны смеха, и уровень алкоголя в воздухе становится таким, что Нестору еле удается отшатнуться от удушливой волны. А Игорь уже опять наполнил три стакана и, подняв свой – «На здоровье!» – вливает в себя водаприку. А вот его гости лишь подносят стаканы к губам и демонстративно запрокидывают головы, а затем – ха! – громко выдыхают от удовольствия, не забыв прикрыть ладонями неизрасходованную жидкость. Игорь слишком пьян, чтобы что-то заметить. Он уже при них оприходовал пять стаканов, а сколько до них – одному богу известно. После трех стаканов Нестор «поплыл», и не сказать, чтобы опьянение приятное. Словно он повредил центральную нервную систему и теперь не может ни здраво рассуждать, ни нормально шевелить руками.

– А как насчет абстрактного искусства? – не отстает Джон Смит. – Тот же, гм, Малевич. Взять его работы, появившиеся в Музее Королева…

– Малевич! – Это имя словно выносит на гребне волны. – Забавно, что вы про него вспомнили! – Игорь подмигивает – и опять накатывает волна. – Знаете, что Малевич говорил по поводу реалистического искусства? «Бог уже дал картину мира, осталось только ее скопировать. А вот чтобы создать абстрактную картину, надо самому быть богом». Малевич, ха! – Игорь подмигивает. – Он знал, что говорил! Я видел его первые работы. Он пытался быть реалистом. А где взять технику, когда ее нет! Если бы я писал как Малевич, знаете, что бы я сделал на его месте? Возглавил новое направление – супрематизм! Как Кандинский. – Игорь со значением улыбается Джону: – Вы видели первые работы Кандинского? Он попробовал нарисовать дом… получилась буханка хлеба! Тогда он сдался и объявил о новом направлении – конструктивизме! – К улыбке добавляется подмигиванье.

– А Гончарова? – спрашивает Джон.

Прозвучали имена трех художников, за чьи картины весь Майами благодарил щедрого мецената Сергея Королева. Какой культурный блеск он придал городу!

Игорь перемигивается с Джоном Смитом… такие два конспиратора… «Вот видите! Мы с вами мыслим в одном направлении».

– Гончарова! – вскрикивает он. – Самая непрофессиональная из всех! Не умея рисовать, она устраивала мешанину из прямых линий… туда, сюда, во все стороны… и даже дала этому название: «лучизм»[44]. Я же Творец, зачем мне оглядываться назад и думать о всяком старье… о линиях, анатомии, трехмерном пространстве… о правдоподобии и перспективе… о цветовой гармонии и подобных вещах! Все это уже делали… десятки, сотни лет назад… дела давно минувших дней, мертвечина! А я такая передовая! Все это осталось там. – Он машет куда-то назад. – А я вон где! – Жест вперед и вверх.

Джон Смит:

– А вы бы могли писать картины, как они? Малевич, Кандинский, Гончарова?

Вопрос вызывает у Игоря приступ утробного смеха. У него даже слезы наворачиваются.