– Вы спрашиваете, могу ли я заставить американцев воспринимать эту ерунду всерьез и выкладывать за нее большие деньги? Ох… ну вы меня развеселили! – Он снова заходится, но тут же старается взять себя в руки. – Вы уж поосторожнее, а то я, того гляди, лопну… так нельзя… нельзя… – Наконец он вроде успокаивается. – Или вас интересует, могу ли я писать как они? Да любой может! Только тогда мне пришлось бы смотреть на это
– Что вы хотите этим сказать?
– Я уже писал с завязанными глазами.
– То есть вы… или это такая шутка?
– Еще как писал!
Больше сдерживаться Игорь не в силах. Хихиканье, смех, гогот, клекот льются из него сплошным потоком. Он уже не может остановиться. Топочет ногами. Сучит кулаками. Человек в ауте. Нестор поднимается и делает вид, что фотографирует, хотя зачем? Смотрит на журналиста и корчит рожу. А Джон, как и раньше, деловито серьезен. Пока хозяин, закрыв глаза, бьется в истерике, делает вид, будто подливает себе в стакан, и кивает в сторону кухни, при этом строго наморщив лоб.
Когда Игорь наконец открывает глаза, Джон протягивает стакан.
– Держите.
Грудь у Игоря ходит ходуном, и он никак не может набрать в легкие достаточно воздуха, однако от выпивки не отказывается и, едва придя в себя, накатывает. Ааааааа… ааааааа… ааааааа!
– Вы в порядке? – интересуется Джон.
– Я… ага… – Он все еще задыхается. – Не мог остановиться… Ох, повеселили!
– И где же сейчас находятся картины, которые вы писали с закрытыми глазами?
Расплывшись в улыбке, Игорь было открыл рот, но улыбка вдруг сползает. Хоть и пьяненький, а сообразил, что ступил в опасную зону.
– Ммммм, даже не знаю. – Он пожимает плечами, дескать, не о чем говорить. – Может, выбросил, а может, потерял… Я бы их раздал, да кому они нужны? Иной раз куда-нибудь засуну и забуду… – Снова дергает плечом. – Кто их знает, где они сейчас?
Джон на это:
– Предположим, вы их отдали. Кому же вы могли их отдать?
Теперь во взгляде Игоря – осторожность.
– Да кто возьмет почеркушки какого-то «художника»? Я б не взял, даже если бы мне на улице бесплатно предлагали.
– Музей изящных искусств Майами был счастлив принять в дар картины. Их общую стоимость оценили ни много ни мало в семьдесят миллионов долларов.
– Я ж говорю, здесь любят сиюминутных кумиров. Им нравятся… кто только им не нравится. De gustibus non est disputandum[45]
, – пожимает плечами. – Каждый делает что может, но от нас мало что зависит…Нестор замечает, как Джон сделал глубокий вдох, словно набираясь смелости задать главный вопрос. Словом, решился.
– Знаете, – еще один глубокий вдох, – люди говорят, что картины, переданные в дар музею, написали
Резкий вдох… и молчание. Какое-то время Игорь просто таращится на Джона Смита. Он сощурил один глаз, но ничего веселого в этом выражении лица нет.
–
Ух ты. Кажется, последний редут трезвой оценки происходящего в затуманенном мозгу хозяина решил дать бой.
– Кто?
– Это, знаете, из серии «носится в воздухе», – поясняет Джон.
– Я знаю. Только это ложь! Ложь! – Словно спохватившись, что перегнул палку, Игорь громко фыркает. – Ничего глупее в жизни своей не слыхал. Вам знакомо словосочетание «происхождение картины»? В музеях существует целая система экспертной оценки. Это не прокатит. Полная глупость! Зачем кто-то пойдет на такое?
– Зачем? – переспрашивает Джон. – Например, ради хороших денег.
Игорь на него таращится. Никакого былого веселья или шуток. Каменное лицо.
– Мой вам совет, – наконец говорит он. – Не говорите таких слов мистеру Королеву. И даже тем, кто
– А почему вы про него вспомнили?
– Это он подарил картины музею. Там в честь него устроили большой прием.
– Вот как. Вы знакомы с Королевым?
– Нет! – Игорь весь поджался, как будто в шею ему всадили нож. – Я даже не знаю, как он выглядит. Но какой русский про него не слышал? С ним, как со мной, в кошки-мышки не поиграешь.
– Я не играю с вами ни в какие…
– И хорошо! При нем попробуйте хотя бы заикнуться об этих слухах!