Голос крови

В конце переулка «Волга» свернула налево. Климов собрался уже захлопнуть окно, как вдруг услышал шум заработавшего на малых оборотах двигателя и увидел лихо сорвавшийся с места «жигуленок». Он домчался до конца переулка и тоже свернул налево. «Его ведут. Свои». Климов метнулся к телефону, схватил трубку, подумал и с грохотом бросил на рычаги — понял, что время упущено и помочь Тюбикову в данной ситуации не сможет даже сам Господь Бог. Он сел в кресло, закурил и постарался представить, где, когда и каким образом прокололся сексот Ягунина. «Скорее всего дело происходило так… Кто-то из ментов, а именно тот, кто кормится из общака, допустим, Щупаков, не обнаружив на своем счету оговоренной суммы, связался с человеком, который его в свое время завербовал, предположим, с Тойотой, и последний принял меры: вызвал Тюбикова на ковер, выслушал, дал неделю на возвращение денег и на всякий случай пустил за ним «глаз» — не ссучился ли парень? Сегодня он получит этому подтверждение. Каким образом? Где я живу, Щупаков прекрасно знает, так что, если Тойота ему позвонит и спросит, кто из ментов проживает по данному адресу, то мышеловка захлопнется. И завтра же поступит приказ: Тюбикова ликвидировать! Нет, — подумав, опроверг сам же себя Климов. — Сначала они заставят его сыскать лоха — им очень любопытно, что это за птица, как, впрочем, и мне, и когда он его найдет… Очень интересная ситуация!» — Климов хмыкнул и набрал номер Скокова.

— Семен Тимофеевич, деньги вернули, — сказал он, когда тот снял трубку.

— Прекрасно.

— Ракитина опознала Слепнева? Якобы Слепнева?

— Да.

— Его надо найти и взять под свое крыло. Иначе… В общем, за ним началась охота.

— Родин завтра этим займется. Людей мне выбил?

— Со скрипом. В десять утра к вам подъедут.

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Климов уже заснул, вернее, провалился в сон, не успев дочитать свежий номер газеты, как в дверь позвонили — и раз, и другой, и третий…

«Кажись, по мою душу, — остро кольнула мысль. — Не рано ли? Мне еще и сорока нет». Он мгновенно натянул спортивные штаны, вытащил из кобуры пистолет, прошел в коридор и, прижавшись спиной к стене, бодро спросил:

— Кто там?

— Климов, открой! — раздался истерический женский вопль.

Климов распахнул дверь и увидел перекошенное от боли, будто ее только что ударили, лицо Татьяны Благонравовой.

— Что с тобой?

— Климов!.. — Не договорив, Татьяна бросилась ему на шею и разрыдалась. — Прости меня! Прости!..

— За что?

— Я испугалась, думала: беда!

— С кем?

— С тобой!

— Успокойся. Живой я и невредимый, — сказал Климов, начиная догадываться, что произошло. Он захлопнул дверь, спрятал пистолет в тумбочку, помог Татьяне снять плащ и… замер, с изумлением взирая на представившуюся картину: девочка была, можно сказать, голая, в одной комбинации, сквозь которую явственно просвечивали женские прелести — крепкие упругие груди с коричневыми сосками и черный треугольник лобка.

— Ты что, с верхней полки свалилась? — Климов от удивления попятился. — Или тебя изнасиловали?

— Вроде того. — Татьяна с не меньшим удивлением посмотрела на себя в зеркало, ахнула и, прикрыв ладонями груди, скрылась в ванной.

Климов бросил на стул плащ и прошел на кухню. Когда появилась Татьяна, аккуратно причесанная, в его несколько свободном для нее халате, но все еще трогательно застенчивая и смущенная, он пил водку, закусывая маринованными огурцами.

— Садись, — сказал Климов, указывая на стул. — Выпей и расскажи, что с тобой приключилось.

— Хорошо, — кивнула Татьяна. — Только ты постарайся меня понять.

— Постараюсь.

Татьяна маленькими глоточками выпила полстакана водки — рюмок в доме не водилось, — сделала себе бутерброд с колбасой и, прикончив его, сказала:

— Климов, иногда, чтобы поверить, что ты вляпалась в дерьмо, нужно сперва на это дерьмо наступить.

— А обойти его нельзя?

— А оно под снегом, его не видно.

— Замаскировано, значит.

— Да.

— Ну и когда ты в это дерьмо вляпалась?

— Сегодня. Час назад мне позвонил Можейко. Мы с ним поболтали о том, о сем, а потом, в конце разговора, он неожиданно спросил, не приглашал ли ты меня в гости… Я сказала, что мы однажды заезжали к тебе и пили чай…

— И тогда он поинтересовался моим адресом, так?

— Так, — кивнула Татьяна. — И мне стало плохо, я испугалась за тебя, подумала…

— А подумала, бросилась меня спасать, — закончил за собеседницу Климов. — Так?

— Не иронизируй. Если бы ты знал, что такое любовь…

— Эмоции оставь на закуску, — повысил голос Климов. Он закурил и уставился в темноту окна. — Хорошо. Допустим, ты меня любишь. Я говорю «допустим», потому что не представляю, как можно одновременно любить человека и делать ему гадости, то есть убивать его ответное чувство. Как?

— Я тебе уже однажды пыталась это объяснить, — сухо проговорила Татьяна, — но…

— Ты закатила мне истерику, — возразил Климов. — Почему?

— Потому что уже было поздно, Климов. Мне уже и без тебя все объяснили.

— Кто?

— Можейко.

— И что он тебе наговорил?