Голос крови

— Лев Борисович, есть вопросы, которые задавать не следует. Не потому, что на них трудно ответить, а потому, что, задавая их, вы ставите самого себя в неловкое положение. Например: не изменяет ли вам ваша жена?

— Это вы верно заметили, — согласился Скалон и подумал, что если Скоков действительно сыскал человека, виновного в смерти Слепнева и подозреваемого в убийстве Блонского, то он, Скалон, можно сказать, вышел из воды сухим и должен поставить Скокову памятник. При жизни. Ведь он сберег ему имя, оградил от неприятностей и… возможно, оградит в дальнейшем. Вот кого бы в союзники заиметь! За таким мужиком будешь чувствовать себя надежно и прочно, как за каменной стеной.

— За ваше здоровье, Семен Тимофеевич!

— Спасибо.

Они выпили. Скоков взглянул на часы.

— Я, пожалуй, по-английски удеру, не попрощавшись, так что, если хозяин вдруг спросит…

— Не беспокойтесь, я знаю, что сказать…

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Скоков, тепло простился и, очень довольный собой и проделанной работой, зашагал к выходу.

Звонок раздался в десять часов вечера, когда Климов собрался смотреть вечернюю программу новостей «Сегодня». Он с раздражением покосился на трещавший телефон, дождался второго звонка и снял трубку.

— Я вас слушаю.

— Константин Иваныч?

— Я вас слушаю, — повторил Климов.

— Алексей Васильевич Тюбиков беспокоит. Такси заказывали?

— Заказывал. Вы в каком районе?

— Таганка.

Климов продиктовал свой адрес и сказал:

— Переулок короткий, будешь номер дома искать — осматривайся.

Ему ответили саркастическим смешком:

— Не волнуйся, начальник. У меня даже теща на хвосте не сидела!

Тюбикову было за пятьдесят — голова засеребрилась, но выглядел он моложе: худое, резко очерченное лицо, шалые южные глаза, тонкие нервные губы…

— Садись, — сказал Климов, наливая гостю крепкий душистый чай. — Как ты влетел, я знаю… Расскажи, зачем на юг мотался и про разговор с Ягуниным — кто начал.

— На юг мотался — бабки занимать. В Москве поостерегся: глаз много, ушей много, и языки у всех длинные… Ягунина навестил по старой дружбе — чайку попили, за жизнь поговорили… Здесь он мне фотку и засветил…

— За что вы Слепнева приговорили?

— Он нахал, Константин Иванович. Крепкий нахал! Чужих раздевал — ладно, но он и своих не жалел, потрошил как курей! Ему шептали: остановись, братва осерчает — худо будет! А он свое: я их играть не заставляю, они сами в петлю лезут… В общем, блатные в конце концов не выдержали — «снять с пробега»! И баста.

— Ваши убили?

— Мы этим не занимаемся, Константин Иванович, западло. Мы просто бабки отстегнули — и все, с концами.

— Ладно, замнем. — Климов прекрасно понимал, что лишнего Таксист не сболтнет. Скажет только то, что ему выгодно и что не противоречит кодексу чести, который он сам же для себя и выработал. Например, он мог сообщить о факте убийства, но назвать имя убийцы отказался бы наотрез — предательство! Ну где здесь логика?

Тюбиков допил чай, закурил с разрешения хозяина и неожиданно выпалил:

— Сегодня лох объявился, только в другом обличье — моряк торгового флота.

— Где он тебя сыскал?

— Опять во Внуково.

— Играли?

— Нет. Он мне сделку предложил… Я, значит, сдаю ментов, которых мы подкармливаем, а он возвращает мне бабки.

— И ты подписался?

Тюбиков вздохнул и посмотрел на Климова с такой тоской, что последнему все стало ясно — сдал.

— Кого из ментов ты назвал?

— Начальника Внуковского отделения милиции Щупакова.

В памяти Климова мгновенно всплыла крепенькая, ладно скроенная фигурка бывшего чемпиона Советского Союза по самбо в полусреднем весе Анатолия Щупакова. Звание мастера спорта он получил еще в студенческие годы, поэтому топал по служебной лестнице со скоростью курьерского поезда: в тридцать лет — майор, в тридцать три — подполковник. Ему все прочили блестящее будущее, ибо работник он был неплохой — выдержанный, дисциплинированный, приятный в общении и в меру пьющий, но… Толя сам приостановил свою карьеру — отказался от перевода в главк, заявив, что он опер и в кабинете ему сидеть тошно и противно. Начальство расценило его заявление как акт скромности и преданности делу, повысило в должности и оставило в покое. А Щупакову только того и надо. Он давно спелся с внуковскими авторитетами, кормился из их общака, имел машину, квартиру, дачу и считал свое нынешнее положение гораздо более прочным и надежным, чем то, которое он занимал бы, бегая в шестерках у министра.

— Деньги он тебе вернул? — спросил Климов.

— Вернул. Но выставил условие… Спросил, каким образом я передаю деньги Щупакову — лично или кладу на счет в банке. Я сказал, что кладу на счет. А он… — Тюбиков витиевато выругался, — значит, мне и говорит: «Ну, тогда рули в банк. Положим вместе. А то ты опять их по дороге проиграешь».

В глазах Климова вспыхнули недоверчивые огоньки.

— И вы поехали?

— Поехали, — кивнул Тюбиков. — И положили.

— На предъявителя?

— Да.

— В какой банк?

— «Лира».