Голос крови. Антология

В ее голосе была почти мольба. Казалось, она не верит в то, что я приду за ней. Пожалуй, я ее удивлю.

Пробираясь через горы покореженного металла, я дважды чуть не угробил скафандр, но все обошлось. Моя каюта оказалась до такой степени сплющена, что попасть в нее не было никакой возможности. Только сейчас я осознал, что там остался мой запас «жизни» в виде пакетов с кровью, которыми меня снабжало Управление Обороны, являющееся куратором «бойцов».

Я вытащил Дину из лаборатории, но самостоятельно идти со мной обратно она не могла. Я почти нес ее. Она все время спотыкалась и за все цеплялась. Скафандр раз десять оказывался на грани разгерметизации. Но все-таки мы добрались до правого крыла.

Здесь Дина дала волю эмоциям. Я не останавливал ее истерику, пока она сама не успокоилась.

— Если мы сегодня не выйдем на связь, за нами прилетят через три дня. Все будет…

По тому, как она застонала, я понял, что сказал что-то не то. Оказалось, что Низа ремонтировала антенну и сообщила Центру, что выйдет на связь через три дня. Это означало, что за нами прилетят не раньше, чем через семь дней.

Я просчитал все ресурсы, собрал в баллоны воздух из всех целых кают и изолировал одну комнату, ближайшую к выходу. Дина наблюдала за моей работой с полной апатией, абсолютно безразлично выполняя все, что я говорил. Это было лучше, чем истерика, но начинало раздражать. Некоторые баллоны были без дозатора, и я не мог точно сказать, сколько там воздуха. Наверное, это было хорошо — Дина не могла все просчитать и окончательно отчаяться.

Первый день прошел в работе. Собирали воздух, мекали еду и воду. А на второй мы остались наедине со своими мыслями. Мы сидели на полу в разрушенной комнате и молчали. Тишина сводила с ума. Порой казалось, что любой звук способен взорвать воздух, как водородная бомба.

Дина страдала от тишины даже больше, чем я, но не решалась заговорить. Я ее понимал.

В конце концов бомбу взорвал я:

— Дика.

— Что?

— Мне кажется, что ты меня боишься. Тишина. Неужели не ответит?

— Я тебя не боюсь, — она говорила медленно, выделяя каждое слово. Как будто себя убеждала, а не меня.

— Тогда почему ты не общалась со мной в течение трех недель?

— Я тебя не боюсь. Просто не понимаю.

— Не понимаешь? Я сам себя не понимаю… А чего не понимаешь ты?

— Почему ты стал… таким. Это как-то… неправильно.

— Согласен.

Она посмотрела на меня с удивлением.

— Ты согласен, что это странно? И не можешь объяснить, зачем ты это сделал?

— А зачем человек летал на Луну? Зачем строил города на Марсе? Зачем колонизирует Тритон?

— Но ты же не… — Она замолчала и опустила глаза.

— Договаривай. Я не… человек?

— Ну где-то так. — Она смотрела в сторону. Боялась посмотреть мне в глаза.

— Я родился человеком. Я был человеком до двадцати семи лет. Этого мало, чтобы понимать людей?

— Наверное, этого мало, чтобы люди поняли тебя. Мы снова замолчали. Я не знал, что сказать.

На этот раз взорвалась она:

— Где ты жил?

Мы говорили. Говорили долго и много. Обо всем. Она спрашивала — я рассказывал. Потом спрашивал я.

Она сидела напротив меня. Я чувствовал в ней опаску и поэтому не подходил ближе.

Но она уже не боялась говорить.

Около семи она уснула прямо сидя у стены. Я накрыл ее покрывалом. Я надеялся, что она будет спать долго. И главное — спокойно.

В четыре утра она с криком проснулась. Ей приснился кошмар. По тому, с каким ужасом она посмотрела на мам, я догадался, кто был ее ночным страхом.

Она заговорила только в шесть:

— Похоже, я действительно тебя боюсь.

— Почему?

— Таких, как ты, люди боялись еще с тех времен, когда Земля считалась плоской.

— Но ведь я никого не убиваю. Это раньше вампирам приходилось убивать. Сейчас меня снабжает… тем, что мне необходимо для жизни, правительство.

— Кровью.

— Кровью. Я не воплощение средневекового зла. Пойми это.

— Стараюсь.

— Я спасал людям жизнь. Я шел туда, куда не пройдет ни один андроид, и вытаскивал живых. Я отказался от обычном жизни, чтобы стать более полезным всему человечеству.

— Красиво. Только ты стал таким ради себя. Ты хотел под воду. Ты хотел на Марс. Ты хотел побывать в открытом космическом пространстве.

— С чего ты все это взяла? — Я действительно обиделся. Так вот что она обо мне думает! — Как ты можешь судить о том, чего не знаешь? Ты думаешь, я мечтал о том, чтобы моя кожа была цвета бумаги, а в моих жилах могла течь только чужая кровь? Ты говоришь с человеком, которого в океане не трогали голодные белые акулы. Я для них — падаль. Ты меня судишь. Ты знаешь, почему я пришел ко второй расе? Мой отец погиб на обычном плановом вылете, сгорел заживо в кабине, за заклинившей дверью. Выгорела проводка, и автоматика отключилась. А в их команде не было ни одного «бойца», и некому было открыть эту дверь. Я — робот. Робот, который не ломается. Там, где я буду, за закрытой дверью не погибнет ни один пилот, которого дома ждут жена и сын….

Впервые в ее взгляде не было страха. Только удивление и сочувствие:

— Извини меня, — она снова отвела глаза.

В тот день мы больше не сказали ни слова. Я сам не понимал, как мог все ей рассказать. Этого не знал никто, кроме матери.