Голос Лема

Советы и янки переглянулись.

— Да, — наконец сказал Слаттери.

— Раз: Кейт. Моя жена. Она…

— Гарантирую, что с ней ничего не случится, — прервал его Слаттери.

Рич подумал.

— Ок. Два: почему я?

Они довольно долго молчали.

— Вернемся к этому позже, — сказала Татьяна.

Она была немногим младше Рича. Но все еще красива, как и там, на пляже, сто лет назад.

— Чтобы не повлиять на контакт, — добавил Тихий.

— Хм.

Рич наконец кивнул.

— А три? — спросил Слаттери.

— Дайте мне десять минут. Мне нужно на толчок.

Подвал в Игровом Городе/мобильный центр перехвата.

Уверенное вторжение

С десяток пар мудрых внимательных глаз всматривались в Рича с возрастающим напряжением и тоскливой надеждой.

Он стоял посредине подвала, в самом центре SLEMа, в центре его земной, перфорированной оболочки. Ждал и обливался потом, словно в духовке, включенной на full.

Двое техников в последний раз проверили соединения между машинами. Кароль Тихий не отрывал глаз от маленького монитора, стоящего на корзине с грязным бельем. Хамм, Слаттери, Татьяна и Дмитрий оставались на лестнице. Чувствовали, что не принадлежат этому месту. Это было время Рича и SLEMа. И Голоса.

На столике перед Ричем лежали наушники. Те же, что в прошлый раз. Когда он на них смотрел, чувствовал, как втягиваются его яйца и встают дыбом волосы на затылке.

Одновременно часть его, спрятанная глубоко в добром, большом и ожиревшем сердце, не могла дождаться. Это чувство приносило глубокий оттенок спокойствия.

Наушники были словно ответы на вопросы — настолько трудные, что он и задать их не сумел бы. Как обещание, независимое ни от чего.

Мир вокруг Рича — здесь и сейчас, в подвале Дома, — сделался хрустально чистым, наполненным. Может, именно потому, что это здесь-и-сейчас было настолько любимым, стресс, нетерпение, интерес, опасение — делали Рича самим собой. Человеком, который впервые с незапамятных времен зависел только от себя.

Он взглянул на наушники, лежавшие на столе. Подумал о том, кто передавал сообщение. И о SLEMе, о его холодных мыслях, плывущих десятками липких от грязи кабелей, вьющихся по полу.

Или, скорее: человеком, который не зависит ни от какого другого человека.

Поскольку что все они могли бы?

Глубокое спокойствие напоминало теплый матовый свет.

Он один. Для себя и сам собою.

— В этих наушниках будет собираться сигнал, да? — спросил Рич.

— Да, — ответил Тихий или кто-то из техников. Все едино, кто.

Все они были SLEMом. SLEM был ими. Это с ним говорил сейчас Рич.

— Но ведь у вас нет достаточно больших антенн.

— Это ничего, — SLEM улыбнулся, вроде бы скромно, но по-мальчишечьи задиристо.

— Тут, на этой прокладке, — показал Рич. — Жвачка?

— Да. При монтаже у нас треснул соединитель, а запасной мы посеяли в дороге. Профессор Хамм спас нас комплектом жвачек.

— Иисусе, как ваша система работает…

— Именно потому она и работает, — ответил SLEM, искренне удивленный его замечанием.

Рич пожал плечами — не все ли равно?

Спокойствие как свет.

— Две минуты, — сказал SLEM дрожащим голосом одного из техников. Впрочем, дрожал он весь, всеми угловатостями пластика и белковыми фрагментами.

И тогда Рич его возлюбил. Понял, что они смотрят в одном направлении. Хотя и ждут разных вещей.

Он взял в руки наушники. Они оказались тяжелее, чем он помнил.

— Минута.

Надел их.

Подвал закачался, да и пусть.

Спокойствие как свет.

— Десять, девять, восемь… — SLEM отсчитывал последние секунды.

Рич закрыл глаза. Улыбнулся.

— …три, два…

Ну, иди.

— …один, — закончил SLEM и переключил тумблер, переключил сам себя.

Иди ко мне. Свет.

Свет и тьма.

SLEM истинный

Ему не было нужды представляться Ричу. Он уже представлялся ему раньше, многократно.

Был голосом — мужским, низким, доброжелательным. Был Голосом.

Человеком из радио, из Ночного Кухонного Происшествия.

Был тем, кто прятался позади Рича, хватал его за загривок и прижимал к грязной земле. Тем, кто пьяными ночами нашептывал Ричу выгодные предложения, подбивал его сжимать кулаки и ими пользоваться. Чтобы бросать вещи в стены и людей. Чтобы перестать думать и ощутить одного себя. Чтобы мыслить.

Он был так уверен в себе. Потому что утверждал: есть только он, и нет никого, ничего другого. Что нет альтернативы. Что он сам — отсутствие альтернативы. И ложь, единственно правдивая.

Ричу приходилось верить.

Между словами, в паузах и интонациях, неколебимо уверенным тоном Голос врал Ричу свою историю.

Он возник вместе с электрическим импульсом машин, собранный в бункере в ста метрах под подмосковным поселком. Электрический импульс дал ему сознание, породил SLEMa. Или же — врал он чистейшую правду — Голос был всегда, был и не засыпал, а импульс просто дал ему органы, рот и горло, позволил говорить. Снова.

Вот он и говорил. Со всеми ими. И хихикал сам себе, зная, что они пытаются использовать его процессоры для расшифровки того, что он может рассказать. Ему было немного скучно, поскольку они всегда одинаковы: слепые и беспомощные. Он врал: вообще-то он не скучал, презрение к ним не могло наскучить.

Он говорил Ричу. Миллиарды фраз, триллионы слов, языки в мозгу.

Рассказывал, что нет ничего дешевле человеческой жизни.