Когда стихла музыка, он побрел в душ. Затем переоделся и спустился вниз. В зале стояла Луиза.
— Я долго стучала, — сказала она.
— Что ты тут делаешь? — спросил он.
— Пришла за сандалиями, — ответила она и на миг показала их из полотняного мешка. — Вспомнила, что оставила под софой.
— Ага, — сказал Рич и молча провел ее к дверям. Она долго вглядывалась в его лицо. Он знал, как выглядит, поскольку смотрел в зеркало. Что-то в ее глазах отобрало у него остатки сил.
— Рич. Все хорошо? — спросила она.
— Да.
— Но… Ты должен…
— Хорошо, Луиза.
Она его растрогала. Тогда поцеловала его в лоб. Задрожала.
Медальон на ее шее металлически заблестел.
— Что оно такое?
— Рыба.
— Ага.
— Пока, Рич. Всего наилучшенького.
— Пока, ребенок.
Она вышла, и он сразу о ней забыл.
Это было как тихий, дискретный оргазм в глубине его души.
Свет пришел к нему, и Рич все понял.
Свет — он был вначале, был и говорил с ним. Тихо и спокойно.
Говорил, но он не слышал, потому что сперва не слушал. А когда Рич уже знал, что хочет его услышать, Свет заглушил его большой противник и серьезное пополнение: Начальник величайшей из тюрем, Голос из Ночной Кухни, SLEM. Дух в советской машине, безжалостный и холодный. Владелец энтропии, сама энтропия, как она есть.
Но Свет там был, терпеливый и сильный. Он не дал себя заглушить, ему были не нужны стада эпитетов.
После Рич напишет:
Утренний Дом, наполненный тенями и покоем.
Рич сидел в своем кресле. На столике стоял пустой стакан от коктейля. Шарики пыли танцевали на солнечных стилетах из-за жалюзи.
Рыба ждала в холодильнике.
Свет как покой. Покой как свет.
Он уже не был один.
И он знал, что не забудет.
Большими ладонями стискивал подлокотники кресла и ждал Кейт.
(
Роберт М. Вегнер
ВСЕ ДЕТИ БАРБИ
(
Шэн Денавер потянулся, в очередной раз пытаясь расправить кости. Так было всегда: первые трое суток в невесомости организм выделывал коленца — головокружение, тошнота и тотальная усталость сопутствовали ему беспрерывно. Утром он пытался побриться, потом — выпить кофе и съесть завтрак. Все попытки закончились фиаско. Бритва испортилась, кофе, который он потягивал через соломинку, напоминал старую смазку, а паста, выдавленная из тюбика на гренку (вкуса старых носков) отдавала прогорклым жиром.
Шэн чувствовал себя так, словно ему стукнул не пятый, а седьмой десяток.
Первый день на станции, а он уже успел пожалеть о своем решении. Нужно было оставаться на Земле. Он лишь надеялся, что все придет в норму, стоит только протянуть следующие сорок восемь часов.
Глянул в зеркало, сделав вид уверенного в себе и опытного профессионала. И это ему даже удалось.
Шэн снова поправил комбинезон и выплыл из кабины.