Голос Лема

На Луну мы добрались под вечер, сразу после обеденного чаепития. Замок поставили на широкой равнине, желтой и поросшей странными низкоствольными растениями, напоминающими деревянные колышки, какими обычно закрепляют тросы при установке палатки. Эти же торчали без видимой причины, будто сами выросли из лунной почвы, поэтому я принял их за местную флору. Я немедленно принял решение отправиться наружу в исследовательских целях. Но, прежде чем успел подготовить необходимое для таких эскапад снаряжение, к воротам замка начали подходить туземцы. Я приказал Терпеклесу опустить подъемный мост, поднять решетку и раскрыть врата, сам же расположился в аудиенц-зале, чтобы достойно принять наших гостей. На случай, если они окажутся представителями местного простонародья, — я учитывал и такую возможность, — взял с собой «Словарь плебейских терминов» и «Альманах деревенской риторики», оба авторства знаменитого лингвиста-органиста Монтрея.

Наконец двери раскрылись, и в комнату вошли четыре личности весьма экзотической внешности. Они напоминали ровно спиленные высотой около метра пни, покрытые гладкой корой песочного цвета, и передвигались в вертикальном положении благодаря трем корнеподобным конечностям. В верхней части у них имелись гибкие ветви, тоже в количестве трех, одинаковой длины и лишенные меньших веточек или хотя бы видимых утолщений, выступающих сучков. Все они — в комнату вошла целая дюжина этих существ — казались мне одинаковыми, отличить их друг от друга было невозможно.

— Витайте, лунные кумовья, — начал я, держа в каждой ладони увесистый том. — Вот кадка пойла высшей пробы, дык заморская, спробуйте. Сидайте у стола, вы же в мои пороги, аки ангелы-пилигримы, дык и я вам кривды не дам, а угощу. Тута все для всей громады. Чтоб уж вы, кумы, не болтали, что у князя Кордиана ветер в амбаре.

Они посмотрели друг на друга, затем один вышел вперед, обратившись ко мне чуточку униженным тоном, чрезвычайно учтиво, взвешивая и тщательно проговаривая каждое слово; говорил он долго и таким стародавним стилем, что я не сразу понял смысл продолжительного выступления. Наконец до меня дошло, что мой гость пытается завуалированным способом объяснить, что не понял ни слова из того, что содержалось в моей приветственной речи.

Тогда я искренне и с облегчением рассмеялся. Извиняющимся жестом дал понять, что это недоразумение произошло по моей вине.

— Прошу меня извинить, дорогие лунные жители, — сказал я. — Я не был уверен, что имею дело с цивилизованными людьми. Теперь вижу, что я плохо начал. Постараюсь более…

На этих словах все двенадцать лунян вдруг застыли, вытаращив глаза и стискивая свои деревянные губы. Я решил, что они будут так стоять до Судного дня, но они расслабились, и я вскоре снова услышал тихое скрипение их тел, когда они начали нервно вращаться вокруг собственной оси, словно не зная, что делать дальше.

— Хмм… — начал я, — кажется, я сказал что-то неуместное?

— Да нет! Нет! — с треском запротестовали они.

— Ничего подобного!

— Что вы!

После их преувеличенно экзальтированных уверений я немного успокоился и предложил им занять места за длинным столом. Я не знал толком, чем их угостить, поэтому приказал Терпеклесу ограничиться наполнением бокалов красным вином высшего качества: жизнь меня научила, что любую неловкость можно разрешить по рекомендации мудрых предков, а от деда и прадеда в моем замке это означало упоить гостей nomen omen («в пень»).

Когда кровь и живица ударили нам в головы, разговор потихоньку наладился, и я наверняка получил много интересных сведений о жизни на Луне, однако запомнил из сказанного немногое. Все-таки время для меня было позднее, а вино слишком молодое, и потому — в результате — в моей памяти осталось лишь то, что гости, а одновременно и хозяева, называют себя лесельчанами. Чем дольше мы сидели и чем больше пустых бутылок становилось в неровном ряду у края лавки, тем их поведение становилось свободнее, а речь — откровеннее.

* * *

На следующее утро я проснулся от страшного стука в голове. Лишь через несколько минут сообразил, что этот стук связан не только с ощущениями, вызванными вчерашней попойкой — кто-то настойчиво колотит в двери спальни.

— Кто там? — простонал я.

— Это я, господин, — раздался голос верного джинна. — Один автохтон ожидает вас в гостиной.

— Мы договаривались о встрече?

— Он утверждает, что да.

Я схватился за голову, чтобы хоть немного успокоить вращающуюся перед глазами комнату, но это не помогло.

— Мы так и будем разговаривать через двери, Терпеклес?

— Я не хотел входить без разрешения…

Уже через минуту джинн висел надо мной, крутясь вместе с фиолетовым балдахином ложа и лишь усиливая этим преследующие меня болезненные ощущения.

— Сейчас запарю травки, — заверил он меня прежде, чем я смог произнести вслух свое пожелание, и добавил: — И приготовлю восстанавливающий завтрак. Пригласить туземца позавтракать с вами?

— Только чтобы он ничего не говорил, — ответил я. — Или нет. Покорми его в гостиной… Впрочем, чем они, собственно, питаются?