Голос Лема

Как бы там ни было, дистанция между Шумой и мной исчезла. Мы снова проводили много времени вместе, и она снова делилась со мной своими заботами и радостями.

Только теперь речь шла, в основном, о заботах — неопределенных страхах, неясных опасениях. И все они сосредоточились вокруг Уилла и Боба.

Чуть позже оказалось, что дурные предчувствия Шумы были небезосновательны. Кризис наступил, когда мальчикам исполнилось шестнадцать. Все началось с дурного настроения — близнецы со всеми ссорились, вели себя невежливо, даже вульгарно. Их поведение вскоре стало невыносимым.

— Да что с вами?! Вы ведь только хуже делаете и себе, и матери! — заорал я на них, когда во время очередной попытки заговорить в ответ наткнулся на молчание и насупленные лица.

Я стиснул зубы, пытаясь успокоиться и зная, что криком ничего не добьюсь.

— Мне-то вы можете доверять? — вздохнул я. — Я столько лет вас знаю, наверняка сумею понять, что вас тревожит.

— Тебе никогда нас не понять! — взорвался один из близнецов. — Ты можешь в любой момент отсюда выйти. Пройти через дверь, махнуть пропуском перед носом охранников — и мгновение спустя окажешься снаружи. А мы на всю жизнь обречены на эти стены и коридоры, убогий сад, пару скамеек на газонах…

В самом начале, сразу после посадки корабля, Шуму и детей держали на секретной военной базе в Аризоне. Но вскоре в связи с потенциальной опасностью их перевезли в небольшой центр на Аляске, где, как вскоре выяснилось, были неподходящие условия для Уилла и Боба, которым исполнилось несколько месяцев от роду. Последовал переезд в Неваду, затем — в Дакоту, где имелась подходящая обстановка для подобного рода почти постоянных гостей: бунгало, расположенные в красивом парке. Именно там, однако, случилась история с безумцем, прыскавшим едкой кислотой, после чего приняли решение, что с этого момента они не будут нигде оставаться дольше шести месяцев. Колорадо, Оклахома, Айдахо, снова Колорадо, Висконсин и еще несколько — постоянные переезды с места на место. Когда я к ним присоединился, они жили в Алабаме, потом нас перевели в Нью-Мексико, а затем — в Монтану. Последовательность дальнейших переездов я не помню, в голове остался лишь калейдоскоп мест, залов, коридоров, столовых и карусель названий: Огайо, Южная Дакота, Аризона, и так далее, и так далее.

— …а мы хотим нормальной жизни, как все в нашем возрасте! Ходить в обычную школу, иметь друзей! Хоть какой-то шанс на будущее за этими стенами!

Я посмотрел на них — на два ожесточенных шестнадцатилетних лица с первым пушком над губами. Посмотрел так, будто видел их в первый раз.

И тут до меня дошло, него они хотели на самом деле. Они хотели свиданий с девушками, поцелуев, ласк, первого секса. Мне тоже когда-то было шестнадцать.

…посмотрел и молча вышел. Жизнь за стенами им никто не мог предложить: ни я, ни Шума, ни даже НАСА или правительство.

Мальчики не могли с этим смириться, но тот разговор что-то изменил в их настрое. Они перестали сидеть, насупившись, у себя в комнате и решили действовать. Придумав, как решить проблему, они отправились к Холлу.

Я как раз был у него в кабинете с каким-то отчетом в руках. До сих пор помню, с какой верой в голосе близнецы объявили о своем предложении:

— Вы утверждаете, что держите нас здесь ради нашей безопасности, что люди никогда нас не примут и всегда будут видеть в нас «чужих», чудовищ в человеческой шкуре. Мы хотим убедить их, что все иначе, и мы такие, как все. Пригласите журналистов и покажите им, как мы живем…

Этот план…

…на мой взгляд весьма глупый…

…был принят.

Я не мог в это поверить и уже сам пошел разговаривать с Эндрю Холлом.