Голос ночной птицы

— Трем суткам тюрьмы, — повторил Вудворд, вставая между клерком и женщиной, — за преступление, которое вас не касается. Если бы я не был заинтересован в справедливом суде над вами, я бы велел запереть вас где-нибудь в другом месте. Но я желаю, чтобы вы присутствовали и слышали обвинения, как повелевает Английский Закон. Это, однако, не значит, — Вудворд поднял палец, подчеркивая важность своих слов, — что вам будет дозволено говорить в процессе допроса. — Ему пришлось остановиться и прочистить воспаленное горло от ощущения ровного и густого потока слизи. Не обойтись без терпкости чая, если он хочет доработать этот день до конца. — Ваше время говорить придет позже, и вам будут предоставлены все необходимые возможности, чтобы опровергать, объяснять или защищать себя иными способами. Если же вы решите пойти по пути нарушения порядка, вы будете связаны и приведены к молчанию кляпом. Если, когда настанет ваше время говорить, вы решите выбрать основой своей защиты молчание, это ваше право. Итак: мы пришли к пониманию?

Она смотрела на него и молчала. Потом последовал вопрос:

— Вы в самом деле магистрат?

— Да, я магистрат.

— Откуда?

— Из Чарльз-Тауна. Но раньше я много лет служил судьей в Лондоне.

— У вас есть опыт процессов над ведьмами?

— Нет, такого опыта у меня нет. Но у меня большой опыт судов по делам об убийстве. — Он едва заметно улыбнулся. — Все известные мне юристы, у которых есть опыт процессов над ведьмами, сейчас либо пишут книги, либо выступают с лекциями.

— Это то, чего вы надеетесь достичь?

— Мадам, я надеюсь найти истину, — ответил Вудворд. — Это моя единственная выгода.

— А где же тогда Бидвелл? Он не присутствует?

— Нет. Я дал ему инструкции не приближаться.

Она склонила голову набок. Глаза ее были все так же прищурены, но Вудворд видел, что эти сведения притушили ее угли.

— Позволите? — Уинстон попытался обратить на себя внимание магистрата. — Я пойду принесу ваш чай. Как я уже сказал, Николас вскоре вернется с мистером Бакнером. Три чашки, вы говорили?

— Три. Для меня, моего клерка и свидетеля... погодите! Пусть будет четыре — еще чашка для мадам Ховарт.

— Тут тюрьма, а не светский раут! — возмутился Грин.

— Сегодня здесь суд, — ответил ему Вудворд. — Мой суд, и я буду его вести так, как сочту нужным. К концу дня он снова станет тюрьмой. Четыре чашки, мистер Уинстон.

Уинстон вышел, не говоря больше ни слова, но Грин продолжал покачивать рыжей гривой и неодобрительно бормотать. Магистрат, более не обращая на него внимания, сел за свой стол. Точно так же Мэтью занял позицию клерка. Он вытащил из ящичка лист бумаги, положил перед собой, встряхнул чернильницу, взбалтывая чернила, и открыл ее. Выбрав перо, он обмакнул кончик и начертил несколько кружков, чтобы почувствовать инструмент. Он по опыту знал, что перья хоть и выглядят одинаково, среди них есть более подходящие для письма и менее подходящие. Это, как он тут же обнаружил, оказалось негодным. Слишком широкий кончик, и расщеплено неровно — чернила сходили с него кляксами и каплями, но не ровным течением. Мэтью сломал его пополам и бросил на пол, потом выбрал другое перо. Это было получше: кончик обточен аккуратнее, чернила текли достаточно хорошо, но оно само было настолько кривое, что руку сведет еще на первом часу работы.

— Ужасно, — сказал Мэтью, но решил не ломать второе перо, не испытав третьего. Его привычные перья — те, что лежали в кожаном футляре, пропавшем в таверне Шоукомба, — были точнейшими приборами, требовавшими для работы лишь легчайшего касания. Он затосковал по ним, когда проверил третье и нашел, что это худшее во всем наборе — с трещиной посередине, от которой чернила заливали верх пера. Его Мэтью сразу сломал и, таким образом, связал свою судьбу с тем, что обещало судороги в руке.

— Инструменты не подходят? — спросил Вудворд, пока Мэтью для пробы писал несколько строк по-латыни, по-французски и по-английски на грубой шероховатой бумаге.

— Придется мириться с тем, что есть. — На бумаге остались несколько чернильных клякс, и Мэтью ослабил нажим. — Это подойдет, когда я к нему приноровлюсь.

Через несколько минут в тюрьму вошел Николас Пейн с первым свидетелем. Джеремия Бакнер шагал медленно и неуверенно, даже с помощью трости. Борода его, скорее совершенно белая, чем седая, свисала на грудь, а то, что осталось от снежных волос, болталось вокруг высохших плеч. Он был одет в слишком свободные коричневые бриджи и линялую рубаху в красную клетку. И Вудворд, и Мэтью встали, выражая уважение к возрасту, пока Пейн помогал старику перебраться через порог. Слезящиеся карие глаза Бакнера отметили присутствие Рэйчел Ховарт, и он слегка отпрянул, но позволил Пейну усадить себя на табурет.

— Все в порядке, — сказал он, даже скорее выдохнул сквозь зубы.

— Да, сэр, — ответил ему Пейн. — Магистрат Вудворд не позволит причинить вам вред. Я подожду на улице, чтобы отвести вас домой, когда вы здесь закончите.

— Все в порядке.

Старик кивнул, но глаза его постоянно обращались на ту, что была в соседней камере.