Голос одиночества

Комната оказалась вдвое больше гонконгской квартиры Кристины. Высота потолков составляла около пяти метров. Стены были обшиты темными тиковыми панелями, старый паркетный пол – безумная роскошь по тем временам – скрипел при каждом шаге.

Кристина еще раздевалась, когда Пол уже улегся в постель. Потом исчезла в ванной и вскоре предстала перед ним голая. Впервые Пол смотрел на ее обнаженное тело, не испытывая желания. Он любовался ее тонкими, но мускулистыми руками, выпирающими ключицами, на которых натянулась кожа, крепкими грудями и удивлялся хрупкости человеческого тела. Его ранимости, нуждающейся в нежности и защите.

Кристина забралась в постель, и Пол приник к ней всем телом. «Обними меня крепче», – прошептала она, положив голову ему на грудь. Он обнял ее, погладил по затылку и замер, не решаясь сдвинуться с места, пока наконец не услышал ее ровное дыхание.

* * *

На следующее утро ровно в восемь они спустились в холл. Инь‑Инь – довольно рослая и необыкновенно красивая молодая женщина – встретила их смущенной улыбкой. Кристина рассматривала ее, стараясь уловить хоть какое‑то сходство с матерью или бабушкой. Но женщины в их семье не были рослыми и не имели такой белой кожи и высоких скул, характерных для уроженок Северного Китая. Под рукавами футболки, испещренной иероглифами, угадывались тонкие мускулистые руки. Подобранные волосы скрепляла блестящая заколка. В ушах сверкали серьги с драгоценными камнями.

И только глаза девушки не понравились Кристине. Они были подернуты какой‑то странной тенью. И чем дольше смотрела в них Кристина, тем больше они напоминали ей о брате. Инь‑Инь что‑то говорила, но Кристина молчала. У нее возникло чувство, будто она беседует со старой черно‑белой фотографией.

V

Беда предупреждает о своем появлении. Она посылает вперед гонцов, нужно только уметь распознать их. Они ведь любят водить людей за нос и рядиться в чужие одежды. Меня им удалось перехитрить. Все началось с большого пальца на моей правой руке. Он исчез. В обед я поела лапши и прилегла вздремнуть на пару минут. А когда проснулась, его уже не было. То есть я видела его, но не ощущала. Я не могла им пошевелить, а когда ущипнула, не почувствовала боли. Через пару часов пропали указательный и безымянный пальцы. Вечером они вернулись. Я успела забыть об этом странном происшествии, когда вдруг на следующее утро за завтраком выронила чашку. Она выскользнула у меня из рук, а я следила за ее падением, не в силах ничего сделать. И пуговицы на моем пиджаке никак не хотели пролезать в петли. Потом перестали открываться банки с чаем и пряностями на кухне. Пальцы на обеих руках, столько лет служившие мне верой и правдой, вдруг превратились в бесчувственные обрубки. «Это смена сезонов, – решила я. – Это зима, слишком долгая, холодная и влажная, успела просочиться в мои кости. А потом весна принесла с собой усталость и истощение. Боль во всем теле. Весна, конечно, что же еще. Мне пятьдесят восемь лет. Не девочка, хотя и не старуха. Так или иначе, в моем возрасте не следует недооценивать влияние погоды».