Третье воспоминание – ей 70: утро, когда она, Фрэнк и я вернулись домой из больницы после ее операции на легком. Ей трудно ходить, но она захотела послушать музыку tiddlywink, как она ее всегда называла, – веселые, легкие, популярные мелодии начала XX в., у которых сегодня нет аналогов. Она встала и под музыку начала маршировать по гостиной, покачивая головой, улыбаясь и отстукивая такт своей тросточкой, а Фрэнк сияющими глазами смотрел на нее, сидя в кресле. Если я хочу вспомнить совершенно нетрагическое зрелище, то вспоминаю этот эпизод.
У Айн Рэнд действительно бывали не самые счастливые периоды в жизни. Но, если вы спросите меня «Была ли она счастлива?», у меня есть только один ответ: «Была».
Дамы и господа, по моему мнению, Айн Рэнд жила согласно своей философии. Несмотря на неизбежные ошибки, она практиковала то, что проповедовала, как эпистемологически, так и морально. В результате она действительно достигла в своей жизни того, чего хотела, – и интеллектуально, и художественно, и эмоционально. Однако для собственного суждения и объективного взгляда на Айн Рэнд вам нужно быть необычной философской личностью, ведь вы живете в кантовской, антиценностной культуре, где предлагаются противоречивые факты из жизни писательницы. Поэтому вам нужно знать ответы на вопросы: что такое объективность? Какие свидетельства в данном контексте можно считать доказательствами? Как
Я не кантианец и не думаю, что мы способны узнать Айн Рэнд только так, как ее представляли другие. Но если бы передо мной на секунду возникла такая предпосылка, как данность, если бы мне нужно было согласиться с тем, что все мы конструируем реальность, исходя из наших личных предпочтений, то я бы провел четкую моральную линию между двумя видами предпочтений: между предпочтениями тех, кто выгребает навоз, и тех, кто почитает героев. Здесь проходит различие между теми, кто при встрече с гением пытается вынюхать все недостатки, реальные или мнимые, то есть найти глиняные ноги, чтобы оправдать свои никчемные жизни, и теми, кто в отчаянном желании восхищаться стремится отбросить любой недостаток как ничтожный, потому что значим лишь вид человеческого величия. В таком столкновении, я уверен, вы понимаете, на чьей я стороне.
Я знал Айн Рэнд дольше, чем кто-либо из ныне живущих. Не думаю, что мое мнение о ней исключительно субъективно. И если я войду в историю как ее последователь и защитник, то так тому и быть. Я горжусь, когда меня называют приверженцем культа, если «культ» – это непоколебимая верность разуму и его самым выдающимся обладателям.
Согласно эстетике объективизма, важнейшая цель искусства – изображать человека таким, каким он мог бы и должен быть, и тем самым доставлять читателю или зрителю удовольствие от созерцания в телесной форме его морального идеала. Такое удовольствие мне и многим людям доставили Говард Рорк и Джон Голт. Хочу добавить, что Айн Рэнд также доставляла такое удовольствие. Благодаря силе ее разума и чистоте души она дала мне то же, что и ее романы: ощущение жизни как величия, то есть чувство, что я живу в чистом, возвышенном, доброжелательном мире, где у добра есть все шансы на победу, а зло не стоит воспринимать всерьез. Здороваясь с ней, я всегда чувствовал, что вхожу в Атлантиду из ее романа «Атлант расправил плечи», где идеал человека – это не просто неуловимая проекция, которую непонятно как надо воплотить, а реальная, живая и сидящая напротив меня женщина с огромными, блестящими, пронзительными глазами в окружении сине-зеленых подушек, радостно улыбающаяся и жаждущая поговорить на философские темы.
Такой была Айн Рэнд, которую я знал. И любил.