Голос с острова Святой Елены

Киприани был человеком, обладавшим большими, но не до конца развитыми способностями. Будучи очень хитрым, внешне он производил впечатление человека открытого и искреннего. Однако у него было очень много хороших качеств. Он был щедрым и доброжелательным. Подобно большинству своих земляков, он был верным другом и злейшим врагом. Ему был присущ сильный национальный дух. В принципе, он был республиканцем и проявлял к Наполеону больше преданности во времена его неудач, чем в годы величия. Он пользовался у Наполеона исключительным доверием. Если бы он получил образование в молодые годы, то он мог бы стать заметной фигурой в революции. Прежде чем он стал жаловаться на плохое самочувствие, он уже был нездоров несколько дней, в течение которых, по всей вероятности, скрытый воспалительный процесс прогрессировал. К могиле[65] его тело провожали графы Бертран и Монтолон, я и все члены обслуживающего персонала, кто мог присутствовать. Киприани настолько уважали на острове Святой Елены, что несколько из наиболее почтенных жителей острова и ряд офицеров 66-го пехотного полка добровольно присоединились к похоронной процессии. Если бы его похоронили в пределах зоны передвижения французов, то Наполеон также присутствовал бы на похоронах.

Немедленно после похорон я доложил Наполеону о том, как они проходили. Наполеон задумчиво спросил: «Где сейчас находится его душа? Возможно, отправилась в Рим, чтобы повидаться с женой и ребёнком, прежде чем начать долгий последний путь».

За несколько дней до своей кончины Киприани рассказал мне, что вскоре после того, как губернатор осуществил на практике свои суровые меры в отношении обитателей Лонгвуда, было замечено, что Сантини, отличавшийся весёлым нравом, на глазах у всех резко изменился, став задумчивым и каким-то подавленным. Однажды он зашёл в комнату Киприани и признался ему в том, что он вынашивает намерение убить губернатора, как только тот появится в Лонгвуде. Киприани спросил его, не сошёл ли он с ума, и попытался отговорить его от этой попытки, призвав на помощь все аргументы, которые он мог привести против этой затеи. Хотя Киприани всегда оказывал большое влияние на Сантини, но в данном случае тот оставался непреклонным в своём решении, сопровождая своё заявление множеством клятв, присущих низшим слоям итальянского общества. Он зарядил свою двустволку боевыми патронами, которыми он намеревался предать смерти губернатора и затем покончить с собой. Киприани, поняв, что его аргументы бесполезны, пошёл к Наполеону и рассказал тому о планах Сантини. Император немедленно послал за Сантини, расспросил его, и тот признался во всём. Тогда Наполеон приказал ему, уже как император, даже и не думать о совершении покушения на сэра Хадсона Лоу. Наполеону удалось заставить Сантини отказаться от своего плана, хотя Сантини сделал это явно неохотно. Сантини обладал весьма решительным характером и был храбр, как лев. Помимо того, что он мастерски владел кинжалом, он очень метко стрелял из огнестрельного оружия. Не было никаких сомнений в том, что, если бы ему не запретили, он осуществил бы свои намерения в отношении губернатора.

6 марта. Болезнь императора немного прогрессирует, хотя и медленно. Застал его за чтением тома Корнеля, которого он высоко превозносил. Наполеон заметил, что за те чувства, на которые Корнель вдохновлял Францию, она находится перед ним в неоплатном долгу за свои славные свершения. Наполеон добавил, что, если бы Корнель жил в его время, он сделал бы его принцем.

Затем он заговорил о самом себе, заявив, что он верит, что природа предначертала ему испытать немалые превратности судьбы и что у него каменное сердце. После этого он провёл ряд сравнений между своим собственным поведением и тем, которое осуществлялось против него его врагами.

«Если бы я был подвержен тем настроениям, которые были свойственны Бурбонам, — заявил он, — или даже действовал в соответствии с законами взаимности, то я должен был бы добиться суда над герцогом д’ Ангулемским в ответ на попытки покушения на меня, которые он готовил, за объявление Бурбонами и союзными державами[66] вне закона моей личности и за инспирирование моего убийства. В соответствии с законами национальной ассамблеи, предусматривавшими наказание любому члену его семьи, который вернётся во Францию, я мог бы отдать приказ расстрелять его в течение двадцати четырёх часов. Вместо этого я приказал, чтобы его персоне было оказано всяческое уважение и внимание и чтобы он был препровожден в Сет для высадки на берег.