Голос сердца

Он посмотрел на карт с двигателем на газу, который Даффи выделил для них. Камерон мог водить карт для гольфа, но боялся, как бы Даффи не пришел в ярость, узнав, что он ездил на нем, не имея прав. И все равно он не собирался звонить дяде. В последнее время Камерон и так наломал достаточно дров.

Он размышлял над этим вопросом, складывая в карт секаторы и вырванные камыши. Потом остановился, увидев, что кто-то идет к нему. В последних лучах солнца он не мог разглядеть черты лица, но узнал долговязую фигуру и подпрыгивающий «конский хвост».

Великолепно!

— Привет, — сказал Камерон, не отрываясь от дела. Он испытывал смущение от того, что был одет как заключенный, возвращающийся с дневных работ.

— Я слышала о том, что случилось, — пояснила Бекки Пилчук.

— Об этом слышала вся школа.

— Пожалуй.

Пока Камерон заканчивал работу, она молча стояла рядом. Камерон чувствовал, что она смотрит на него.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросил он, бросая последнюю охапку камышей в карт.

— Нет. Я пришла просто так… ой! — Бекки с изумлением посмотрела на пару крякв, которые сели на воду, оставив пенистый след на ее поверхности. Самец и самка бок о бок поплыли к камышам.

— Не подходи слишком близко, — предупредил Камерон. — Там гнездо.

— Правда? — Поправив очки, она вытянула шею, чтобы разглядеть гнездо. — Где?

— В камышах. Прямо посередине.

— Вижу! — В ее голосе звенел восторг. — Посмотри, там яйца! Камерон, как здорово!

«Не настолькоздорово», — подумал он.

— Я рада, что ты не тронул гнездо. По-моему, утята вылупятся со дня на день. Мы будем ходить сюда и проверять их каждый вечер, да?

Как будто он мог согласиться на это! Это же было почти… почти свидание. Свидание с уродиной. Настойчивость Бекки выводила его из себя.

— Ну давай, скажи это, — взорвался Камерон.

— Сказать что?

— Все, что думаешь. Например, почему я это сделал, и что это было бессмысленно и глупо.

— Я знаю, почему ты это сделал. И уверена, что ты сам знаешь, как это было бессмысленно и глупо. — Без приглашения она забралась в его карт.

Камерон загрузил туда инструменты и сел за руль.

— Ладно, доктор Фрейд, и почему же я это сделал? — спросил он, ведя машину по направлению к компостной куче.

— Потому что твои родители умерли, и это сводит тебя с ума.

Этого было достаточно. Он сильно нажал на педаль тормоза, и Бекки выбросила вперед руки, чтобы удержаться на месте. Ее уязвимость еще сильнее разозлила его.

— Какого черта ты решила, будто что-то знаешь об этом? Ты вообще ничего обо мне не знаешь. С чего ты взяла, что способна понять, почему я такой неудачник?

Бекки отшатнулась, испуганная его внезапной вспышкой, но продолжала смотреть ему прямо в глаза. Потом осторожно, не спеша, выбралась из карта.

— Потому, — сказала она, — что я чувствовала себя так же, когда умерла моя мама.

«О, черт! — подумал он. — Черт, черт, черт!». Этого Камерон никак не ожидал.

— Залезай обратно в карт.

Бекки медленно шла вперед, повесив голову.

Он подъехал поближе.

— Пожалуйста. Пожалуйста, Бекки.

Что ее остановило — его «пожалуйста» или то, что он в первый раз назвал ее по имени? Она смотрела на него, и золотистые лучи вечернего солнца озаряли ее лицо. «А она не такая уж уродина», — подумал Камерон, вспоминая дурацкий хит-парад, который они с друзьями записывали мелом на двери раздевалки. Бекки Пилчук всегда была в последних рядах. Сейчас он знал — дело было в том, что никто из них никогда по-настоящему не видел ее. В глаза им бросалась лишь мешковатая одежда и очки.

Бекки снова села рядом с ним и смотрела прямо перед собой.

— Я знаю, ты думаешь, что я уродина, но кое-что я понимаю гораздо лучше других.

— Я не думаю… — Камерон запнулся. Зачем врать этой девчонке? Она не сделала ему ничего плохого, просто пыталась подружиться с ним, а он относился к ней пренебрежительно только потому, что так же относились и все остальные.

— Ладно, может, я когда-то и думал, что ты уродина. Но ведь и ты наверняка считала меня… ну, не знаю. Придурком или хвастуном.

— Или грубияном.

— Пусть так. В любом случае, извини. Я не дал себе труда узнать тебя получше, а мне стоило это сделать.

Бекки посмотрела на него — солнечные блики играли на ее волосах.

— Еще не поздно, — сказала она.

— Расскажи мне о твоей маме.

Она сложила руки на коленях.

— Это не было внезапно, как у тебя. Она болела целый год. Я тогда была в средних классах. А потом мама умерла, и сейчас я так скучаю по ней, что иногда у меня все болит внутри. И хуже всего то, что я не могу избавиться от этой боли. Я так сильно любила маму! Даже когда была в седьмом классе и отвратительно вела себя с ней. Я любила ее… не знаю, как… это невозможно описать, понимаешь?

Камерон кивнул. Он знал. Каждую ночь он лежал в кровати, молясь о том, чтобы и родители знали тоже.

— Есть еще кое-что. — Камерон желал и страшился произнести это вслух. — Последнее, что я сказал отцу, — «пошел ты…» — Ну вот. Слова сказаны. А ведь он не говорил об этом даже с доктором Саш.

— Облом, — отозвалась Бекки.

— Облом? Я рассказываю тебе такие вещи, а ты говоришь, что это облом?