Я всегда думал, что она могла бы знать об Элли, учитывая тот факт, что она хорошо осведомлена, кто я и где сейчас живу, но это первый раз, когда она упомянула имя Элли или то, что знает, что у нас есть дочь. Эта информация осталась бы конфиденциальной в любой информационной базе доноров, особенно принимая во внимание тот факт, что я не смог раздобыть никакой информации о ней.
В моей голове только одна единственная мысль, что она знает Элли. Вернее, она знала Элли, а это значит, что я должен был знать ее, или думаю, что мог бы знать ее раньше. У нас с Элли был общий круг знакомых, кроме некоторых преподавателей с факультета, на котором она работала в школе, но она не была очень близка с кем-либо из других учителей.
— Хантер, — мама прерывает мои мысли, проливая слезы, которые уже одна за другой скатываются по ее мокрым щекам. — Эта женщина знает тебя и Элли. Значит, это было не случайное пожертвование, так ведь? — она спрашивает меня, как будто я нарочно скрывал эту информацию от нее, хотя я сам умираю от любопытства, чтобы выяснить правду.
— Похоже на то, но я ничего не знаю о ней. И никогда не узнаю, если она будет скрываться от меня, — мама наклоняется вперед и берет конверт с журнального столика, переворачивая его вперед и назад, выискивая обратный адрес, который я ищу каждый раз.
— Она не хочет, чтобы ты нашел ее, — говорит мама.
— Я знаю, — но я не перестану пытаться.
— Я сваливаю, — говорит ЭйДжей, входя в гостиную. Я почти забыл об атомной бомбе, которую он сбросил на меня несколько минут назад.
— Куда ты идешь? — спрашиваю его.
— Надеюсь, домой, чтобы разобраться с Алексой, — вставляет мама свои пять копеек.
— Неа, я собираюсь ненадолго прогуляться в Lion’s, — говорит ЭйДжей, отмахиваясь от нее.
— О, ЭйДжей, я надеюсь, что ты не будешь пить снова. Ты только завязал.
— Иисус, мама. Я думаю, что вам с папой уже пора домой. Вы тратите слишком много энергии, беспокоясь о Хантере и обо мне сегодня. К твоему сведению, у меня никогда не было проблемы с алкоголем. Я просто хочу расслабиться и развлечься немного. В этом нет ничего плохого. К тому же, может быть, я просто хочу потусить в компании бармена, — он прекрасно отдает себе отчет в том, что сыплет соль ей на рану, и ему всегда нравилось это делать с ней.
— Я не так тебя воспитывала, ЭйДжей. Тебе должно быть стыдно за себя. Ты должен помириться со своей женой, — говорит она, кривя губы в отвращении. — В дрянной, грязный бар, где сиськи у всех девок больше, чем штат Техас.
ЭйДжей начинает громко ржать, положив руку на плечо мамы.
— О, мама. Их грудь не настолько большая, но они уверены, что там есть на что посмотреть, прикинь? — с этими словами он берет свое пальто с дивана и уходит, не сказав ни слова.
— Где я упустила что-то с вами двумя? — спрашивает она дрожащим голосом. — Ты хочешь умереть в одиночестве, а он не знает, как удержать себя в штанах.
Хотя я знаю, что она не имела в виду то, что сказала, это все же похоже на плевок в лицо. Я никогда не говорил, что хочу умереть в одиночестве. Да, эта мысль приходила мне в голову, но я никогда не признавался в этом вслух.
— Это не правда, — говорю ей.
— Ты прав, — соглашается она. — Но не надо уверять меня в том, что все хорошо, и затем уходить, Хантер. Не делай этого. Это все, что я собираюсь сказать, — на самом деле это еще не все, что она собирается сказать. — Эта девушка, Шарлотта, она ангел, так что не испорти все. Сделай себя счастливым, даже если это только ради Олив, — теперь она закончила.
— Папа всегда делает меня счастливой, — встревает Олив, избегая зрительного контакта с мамой. — Всегда.
Мама протягивает мне конверт, который она крепко держала в руках, и тянет к себе Олив.
— Я знаю, дорогая. Это просто разговоры взрослых.
Олив смотрит на нее снизу вверх, глядя прямо в глаза:
— Он делает все, что может, — говорит она, защищая меня до последнего.