Голос солдата

Я сидел за барьером, на Леночкином месте. На душе уже не было ни радости, ни подъема. Меня опустошила усталость. Не хотелось никого видеть. Попасть бы на второй этаж, в пятую палату, завалиться на кровать, закрыть глаза…

— Честное комсомольское! — Это Леночка. Ее певучий голос доносится из коридора. Слышны и другие голоса. Они приближаются, делаются громче. Сквозь этот шум пробивается радостный, торжествующий голос: — Конечно, сам! Пришел, попросил карандаш. А у меня — так всегда бывает — нет карандаша. Дала ему ручку. И он сам, сам. Я только бумагу поддерживала и ручку макала. Сейчас увидите…

Первым врывается Ислам-заде. Врывается — створки двери ударяются о шкафы. Белая шапочка на голове профессора сбилась к затылку. На лоб упали встрепанные седые волосы. Он останавливается у двери, смотрит на меня и вот уже идет ко мне с белым формуляром в руке. Лицо его приняло бордовый цвет. Профессор взбудоражен, у него дрожит рука.

— Сам, слушай, писал? Сам, да?

Я, опустошенный усталостью, молчу.

— Давай, Слава, пиши сейчас. Пиши!

Передо мной на столе появляется вырванный из тетради лист в клеточку. Рядом усаживается сам Ислам-заде. Он макает перо в чернила, помогает мне зажать слабенькими пока «пальцами» красную ученическую ручку с синими чернильными пятнами. Дышит мне прямо в ухо, шепчет:

— Смело, Слава, смело. Давай, слушай, пиши!

«Видите, получается», — буква к букве выстраиваются на бумаге слова. Я задумываюсь, что бы еще написать? Потом опять беру ручку и вывожу: «Это только начало…»

— Молодец, да? — Профессор Ислам-заде выходит из-за барьера к толпе белых халатов, набившихся в библиотеку. — Какой молодец, да! Сам, слушай, пишет!

Я вижу смеющиеся лица. Джемал, Вера Федоровна, Люся, Ирочка, Борис, Леночка. В открытой двери застряла трехколесная инвалидная коляска. Из-за нее ни выйти, ни войти. Кто-то ссорится с безногим. Кому-то еще хочется попасть в библиотеку, всем интересно именно сейчас увидеть человека, начинающего жить заново. Важно увидеть не через час, не завтра, а сейчас. Такие минуты случаются не каждый день.

— Слава! — Ислам-заде возвращается к барьеру. — Посиди, слушай, немножко. Я сейчас, одну минутку…

Перед ним все расступаются, и он, вытолкнув из двери инвалидную коляску, как всегда, стремительно выбегает в коридор. А те, кто остался в библиотеке, обступают меня, что-то говорят, смеясь и перебивая друг друга. Даже немногословный Джемал взбудораженно жестикулирует и, смеясь, что-то объясняет мне. Я не слышу ни слова. Ко мне проталкивается Ирочка, целует в щеку. Ее примеру следует Люся. А Леночка улыбается, и ее небесно-голубые глаза сияют…

«Какие замечательные люди! Как они все радуются за меня! — Мне хочется думать благодарно и восторженно, хочется обнимать всех подряд. Но я опустошен. — Где же профессор?..»

Наконец появляется Ислам-заде. Перед ним опять все расступаются. Он достает из кармана черную самопишущую ручку, протягивает мне и торжественно произносит:

— Подарок, слушай, от старого Ислама. Этой ручкой много было написано. Теперь, Слава, ты будешь много писать. После обхода каждый день приходишь в библиотеку писать. Книгу будешь переписывать. Какую? Она, слушай, выберет, — указывает Ислам-заде на Леночку. — Каждый день. Процедура, да?