Голос Тайра. Жертва порока

— Мамочки! — голос меня подвел, и я только губами шевельнула, чувствуя, как холодная липкая змея страха ползет по коже, проникает внутрь. Было не просто страшно, хотелось заорать немым голосом, развернуться и слететь вниз по ступенькам, найти наконец выход из этого непонятного помещения. А еще мне очень-очень хотелось, оказаться дома, в своей кроватке под теплым одеялом. И чтобы рядом была мама или дядя Фил или они оба, и чтобы ничего-ничего страшного и ужасного в моей жизни больше никогда не происходило.

И я уже почти решилась все же развернуться и сбежать вниз по ступенькам, как что-то изменилось. Тьма, которая окутывала меня плотным непроницаемым коконом… нет, она не исчезла и даже не стала редеть, она просто… стала иной. Знакомой.

Такое уже было когда-то. А потом я вспомнила. Это было во сне. В том странном сне, когда я блуждала в темноте и пустоте и никак не могла найти выход. И тьма вот также ластилась ко мне, обнимала мои плечи, гладила пушистыми невесомыми щупальцами мое лицо и волосы, точно бы знакомилась или, что больше было похоже на правду, пыталась удостовериться, что это и в самом деле я.

И шепот. У меня не получалось разобрать слова. Как я ни старалась, как ни напрягала слух, но понять, что именно шепчет мне эта самая тьма не получалось, но я точно знала, что она говорила со мной.

И страх ушел. Растворился вместе с непроглядной чернотой, которая вдруг стала редеть, а затем и вовсе исчезла. Я по-прежнему стояла на лестнице, в незнакомом мне доме, по-прежнему было темно, но глаза, привыкшие к темноте могли различить размытые неясные очертания ступенек. Тьма ушла. Схлынула так же быстро, как и появилась до этого, оставив меня в полнейшем недоумении.

— И что это было? — прошептала я себе под нос и едва не заорала в голос, услышав тихий, на грани восприятия шепот.

— Рианна, где вы?

Голос показался мне смутно знакомым, но вот так сходу, понять кто это спрашивает я не могла.

— Рианна Сольер?!

И вот говорила мне маменька, что не стоит разговаривать с незнакомцами и вообще, приличная барышня не должна заговаривать с тем, кто не был ей официально представлен, но… Что я теряла?

— Не знаю, — шепнула в пустоту и сделала следующий шаг, поднимаясь еще на одну ступеньку вверх. — В борделе.

— В каком борделе?!!

Странная какая-то темнота, еще и возмущается. Я пожала плечами и быстро преодолела последние ступеньки. Передо мной была дверь, почти такая же как та из которой я совсем недавно попала на эту лестницу. И из-под нее просачивалась тонкая полоска света.

Я замерла, раздумывая, стоит ли рискнуть и посмотреть, что находится за нею или же лучше вернуться. Любопытство гнало вперед, чувство самосохранения кричало о том, что не стоит искать приключений больше, чем я уже нашла. И так бы я наверное и простояла, не решаясь ни войти в эту дверь, ни развернуться и уйти отсюда, если бы слух не уловил голоса.

Разобрать, сколько человек разговаривали у меня было невозможно, как впрочем и разобрать слова, но в данном случае любопытство победило. Я осторожно повернула ручку и, закусив нижнюю губу, приоткрыла дверь.

— И где его носит? — незнакомый мужской голос стал громче, а я замерла у приоткрытой двери, затаив дыхание и боясь пропустить хоть слово. — Скоро рассвет. Сколько нам еще в этом борделе куковать?

— Сколько надо! — был ответ. Голос тоже мужской и тоже незнакомый.

Я принила к образовавшейся щели и принялась слушать. Хорошо бы еще увидеть тех, кто разговаривал, но открыть дверь пошире я не решалась.

Голоса были мужскими и мне незнакомыми, а по некоторым особенностям дикции и словечкам, что время от времени слетали с уст невидимых мне собеседников, можно было сделать вывод, что оба негодяя далеки от воспитанных и образованных личностей.

— Говорил я тебе, что не надо было во все это ввязываться, — проныл один из негодяев. Про себя я окрестила его Нытиком. Просто, очень уж он жаловаться любил. — У меня чуйка, что добром это не закончится. Вот точно тебе говорю.

— Заткнись! — резко оборвал его второй. Я его назвала Грубияном. Именно в его лексиконе почти каждое слово перемежалось с нецензурщиной. Причем такой качественной, что мне даже чуть-чуть стыдно стало. Приличной барышне такие словечки не то что слышать, даже знать о них не полагалось. Эх, матушка пришла бы в неистовство, узнай, что я делаю.

Хотя… матушка лишилась бы чувств намного раньше, еще, когда я во все это только собиралась влезть.

— Не надо было нам связываться с длиннополыми, — простонал Нытик, а я едва себя не выдала — лишь чудом удалось сдержать удивленный возглас. Просто…. Просто… это же все кошмар, что такое. Длиннополыми в народе называли сектантов, тех самых последователей Темного бога, которых три года назад не добили в столице. Так вот откуда ноги-то растут?! Ой, мамочки!

Мне как-то даже слушать дальше расхотелось и появилось предательское желание развернуться и задать стрекача подальше отсюда. Еще и Малкольма с собой прихватить.