Голос тишины. Волчья пора (СИ)

Мэт бы ни за что не сунулся, но голод… все равно что пиявка, впившаяся в нутро: тянет силы, вцепившись зубами. Скоро этих сил не останется. Им надо двигаться дальше, двигаться на восток.

Мэт слушает. Ушли… Только ветер играет бумагой и старыми упаковками, словно гоняет по двору листья.

Старое воспоминание — о листьях — просится, как гость, которого не звали, и что-то очень далекое, что-то со вкусом тоски оседает глубоко-глубоко. Листья остались там, в Сытых годах. В Волчью пору их все меньше и меньше, а дышать все тяжелее и тяжелее, и с каждым холодным месяцем голод все крепче сжимает нутро тысячей острых зубов.

Мэт втягивает воздух, промозглый, туманный, чуть запрокинув голову. И не верит тишине. Она бывает обманчива, она ему не товарищ.

Но вот он чувствует: его руки касается горячий нос, обжигает дыхание. Путь чист. Можно идти.

IV

Мэт замирает, чуть поворачивая голову. Замирают псы. Здесь кто-то есть… Он знает: короткая шерсть на тощих спинах встала дыбом, а псы беззвучно оскалили зубы.

Мэт втягивает воздух, слышит: шумит ткань. Трется о камень. Человек. Вжимается в стену. Шагов десять. Один. Скулит. Ранен?..

Еда.

Для Мэта еда. Он ничего не соображает больше, он даже не в курсе, что Дора делает шаг, принюхиваясь к чужаку, что она расслабляется, словно учуяв своего. Мэт уже достает нож. Девять, восемь, семь, шесть, пять шагов… Еще один. Еще. Голод ведет его лучше зрения.

А Дора на него бросается. Без предупреждения. Вцепляется в запястье.

Падает нож. Высотки поднимают металлическое эхо.

Мэт слышит, как сцепляются собаки, клацают их зубы. Сэм… напал на собственную мать.

Эти псы — они не скулят, когда больно, не рычат, когда напуганы и злы. Они дерут друг друга клыками — без жалости — в немой звенящей тишине.

Мэт замирает, распахнув глаза. Он слышит: приближается опасность. Они обнаружены, за ними идут. Он поднимает нож, а потом тянет вперед руку. Делает еще три шага…

Рука касается волос.

Псы перестают грызться. Становится тихо. И можно различить, как возвращаются охотники за своей добычей: они близко. Они самоуверенны. Они воют, как звери, и бетонный город, словно оживший организм, подхватывает их голоса, отражает их суть.

— Моя мама… — шепчет найденыш — безумно, отчаянно, пытаясь убедить самого себя — в чем-то, с чем теперь придется жить. — Мама… Я знаю… они ее съели. Они идут за мной…

Мэт ведет рукой дальше, дальше по волосам, ниже. Хватает ребенка за шкирку и заставляет подняться.

Теперь он понимает, кого ищут.

И у стаи проблемы.

V

Надо было идти на восток. Без остановок, без передышек. Покинуть это гиблое место. Дед говорил Мэту, когда тот был не выше невезучего найденыша: чуешь город — держись подальше. Но голод — такая вещь… И здесь есть птицы. Но ни одной не удалось поймать из-за чертовой охоты — людей на людей. Мэт не может рисковать стаей.

Дора! Что она наделала!

Мэт бы шустро перерезал найденышу горло. Безболезненно. Они бы насытились и продолжили путь. Они походят на живые скелеты, истощенные, измученные, их ведет одно усилие воли, титаническое усилие.

Она подвергла опасности стаю.

Мэт залетает в подвал, поднимает руки, закладывает их за голову. Он проходится быстрым шагом — от стены до стены и, осознав, застывает.

Еще один голодный рот…

Черт знает, когда кончится этот город. Они идут уже три дня. Уже три дня… Здесь нет чистой воды, нет безопасных укрытий. Они спят урывками, они не могут выйти на охоту, потому что охота ведется на них.

Гребаный город. Дед говорил ему. Говорил. Чуешь город — держись подальше.

Мэт не может отдышаться: воздуха нет, воздух отравила паника.

Пока он сходит с ума — в одиночестве, стая тревожится. Они так заботят его, что ему нет дела до них, застывших в пространстве. А псы пытаются обнюхать найденыша, а у Сета капает с пасти слюна, а ребенок пятится назад и врезается… в Мэта. Они все еще здесь, не в одной лишь его голове — и он вздрагивает, и выхватывает нож.

Он замирает — в незрячей темноте. Дора пригибается к земле, собравшись прыгнуть. Сэм встает на защиту своего человека. Псы — все четыре — скалят друг на друга зубы. А найденыш закрывает глаза и роняет слезы, шепчет без чувства:

— Только сделай это быстро…

Да уж! Он бы сделал! Если бы Дора не решила! Она решила. Она избрала его. Предательница! Она сделала это снова!.. Однажды она уже предала своих, когда вошла в человеческий дом. Это был единственный способ выжить. Но теперь ее решение — лишь способ умереть.

Гребаная Дора!

Мэт отталкивает найденыша в сторону и снова закладывает руки за голову.

VI

Мэт сидит на полу, уложив на колени локти. Дора проходится шершавым языком по его щеке, и он сжимает ее загривок. Потом обнимает ее за шею и этой щекой — влажной, обожженной ощущением — прижимается.

Он не знает, что делать. Он не знает, как вывести стаю. Он не знает, куда идти. И не знает, где взять силы — на путь.

Тупая псина. Он надеется: она понимает, что делает. Потому что, если старость взяла над ней вверх, а материнский инстинкт уничтожил здравый смысл, они здесь погибнут.

VII