Голос Вессема

Сегодня дежурил тот парень, что встречал меня в первый день. За прошедшее время мы познакомились получше, и я знала, что его зовут Ландерберт Вуйтович (говорю же, в Гетто у всех крыша едет, когда надо выбрать ребенку имя), у него трое младших братьев и сестер, он учится на инженера тепловых систем, сюда попал, потому что у него были высокие баллы по психологии и социальной работе в школе, но он уволится, как только подвернется что-то по профилю, потом хочет переехать в Промзону (то есть и правда умный) и в целом был бы не против сходить со мной куда-нибудь. Я делала вид, что не понимаю его намеков, но, пожалуй, он выгодно выделялся на фоне других моих знакомых. При иных обстоятельствах, может, у нас бы что-нибудь и вышло.

Я вдруг испытала острую потребность поговорить с Нико, аж руки зачесались достать комм.

— А, Рета, — обрадовался он. — Ну поздравляю.

— Что за работа? — хриплым от волнения голосом спросила я вместо приветствия.

— Какой-то А. Маноа хочет нанять домашнюю помощницу, знающую язык жестов. Скорее всего, он просто забыл поставить галочку в графе «без судимости», но… чем черт не шутит, да? Я решил все равно тебе написать. Тем более, кроме тебя кандидатов вроде как и нет.

Я поняла, что он прав — скорее всего, этот А. просто ошибся, заполняя форму запроса, но не использовать шанс было бы глупо.

— А что нужно делать?

— Работа по дому, — он пожал плечами и нахмурился, вчитываясь в невидимый для меня текст. — Никаких специальных пожеланий или условий.

Мы оба помолчали.

— А зачем тогда жестовый язык? — спросила я наконец.

— Понятия не имею. Так что, берешь?

— Конечно.

В крайнем случае, прокачусь до Сити и обратно. Хоть посмотрю, как они там живут, будет, что рассказать Эме.

— Хорошо. Сейчас оформим тебе пропуск в Сити. Посиди пока, для тебя это будет долго, — он смутился. — В смысле, я хотел сказать…

— Все нормально, — я улыбнулась. — Я в курсе, что меня арестовали за нападение на гражданина Сити.

— Не думай, что я тебя осуждаю, — тоже улыбнулся Берт. — Я как-то поговорил с одним парнем из Сити, через пятнадцать минут уже хотелось ему нос сломать.

Я с сомнением посмотрела на открытое дружелюбное лицо Берта. Ну да. И где это, интересно, он встретил парня из Сити?

— Запрашивают твою характеристику из тюрьмы, — обеспокоенно сказал он. — Надеюсь, они про тебя ничего плохого не напишут?

К счастью, я была пай-девочкой, не считая драки с Криной за верхнюю койку. Усердно работала на строительстве моста, не жаловалась, не конфликтовала, не нарушала дисциплину, ела что дают. Мне быстро объяснили, какое это везение — попасть в государственную тюрьму, в частных намного хуже. Так что я старалась изо всех сил. Вряд ли к моему поведению есть претензии. Но все равно следующие двадцать минут прошли напряженно. Наконец Берт сообщил, что все в порядке. Социальный инспектор тоже ничего плохого про меня сказать не мог — я ежедневно приходила отмечаться и честно искала работу. В общем, раскаялась и стала на путь исправления. К тому же вчера я, чтобы поддержать Эме, тоже подала документы в заочную школу, и, хотя никаких заданий я еще не открывала, только тест прошла, мой индекс сразу поднялся на целых два пункта, так что теперь я даже могла покупать еду в магазине рядом с домом Эме, а не только в социальном в пяти кварталах. Еще бы было на что покупать.

Со скрипом, но мне все же выдали пропуск в Сити на один день, чтобы я могла лично пообщаться с предполагаемым работодателем, сопроводив специальной оговоркой, что место мне не гарантируется.

— Если все пойдет как надо, тебе его продлят, — сообщил Берт, вручая мне новенький блестящий пропуск с моим именем. — Носи с собой, у тебя его спросят на въезде в Сити и потом могут остановить в городе, у них там бывают проверки. Тебе надо быть на месте к двенадцати часам. До Сити часа полтора езды, так что выйди пораньше, — он застучал по клавишам, отправляя мне адрес. — Удачи!

— Спасибо! — искренне ответила я.

Наверное, если бы сегодня дежурила его сменщица — та девчонка в свитере и с «паутинками» на руках — не видать бы мне даже шанса на эту работу.

Дороги до дома я даже не заметила — впервые за последние полгода мне хотелось улыбаться. Нико был прав — я справлюсь.

В восемь утра я стояла посреди комнаты в одних трусах и все глубже увязала в недовольстве собой. Мы с Коди оба напоминали рисунок, который забыли раскрасить — бесцветные волосы, очень светлая кожа, которую нельзя показывать солнцу, и такие же светлые, мутно-серые глаза. Раскраска, исчерканная фломастером, — вот, как я выглядела. Я машинально потерла розоватые шрамы на руках — следы педагогических усилий нашего отца. У Коди тоже такие остались.