– Так вот, старина, – продолжал я, – эта штука называется «гребёнка», только зубчики у неё поострее нежели у обычной расчёски. Если, допустим, ты сядешь на ступеньки и до гребёнки не успеешь встать, то в лучшем случае жопа твоя уедет в машинное отделение, а хозяина своего на поверхности оставит. Машина, старик, очень умная и сильная. Если повезёт, она тебя всего туда затянет…
Чем больше я увлекался беседой, тем грустнее становился ветеран. Видно было, что он уже сожалеет о своём опрометчивом поступке.
– А видел, ли ты, старик, когда-нибудь мясной фарш, который вылезает сквозь дырочки мясорубки?
Мой собеседник затрясся, как лист, и хотел было слинять, но я его удержал.
– Я ещё не окончил. Так вот, представь себе – ну каково тебе будет, когда ты, пропущенный через множество мелких и крупных шестерёнок машинного отделения, станешь обыкновенной недоделанной котлетой? Ручаюсь, тебе будет, по меньшей мере, не по себе! У тебя будет жалкий вид…
Ветеран жалобно заскулил.
– Так вот, старик, когда на эскалаторе кто-то падает, я думаю для тебя будет лучшим вариантом, если я сразу остановлю машину. И без всяких предупреждений, на которые требуется пол-минуты чистого времени. За эти пол-минуты машина успеет сделать с тем кто, гробанулся то, что я тебе только что описал. Ты всё ещё сердишься, старик? Старик не сердился. Мне стало жаль его.
– Ну ладно, старина, ты не знал этих нюансов. Я тебя прощаю. Но учти впредь, что нет ничего омерзительнее торчащей из-под гребёнки окровавленной головы с оторванной нижней челюстью. Или же…
Этого ветеран в роговых очках уже не в силах был вынести. Он вырвался от меня. И с диким воем полным ужаса, бросился наутёк. «Бедняга, теперь всю оставшуюся жизнь от эскалатора шарахаться будет».
Пришла подмена. Я поднялся наверх в комнатушку, заварил чая и присел в уголок ждать пока остынет. Дверь открылась и зашла Фроловна. Она поставила швабру в угол и сообщила, что состав № 17, шедший по второму пути, (ох, уж мне этот «семнадцатый»!) опять порубил какого-то ротозея в мелкий шницель.
– Хочешь посмотреть? – спросила Фроловна.
Мы спустились на платформу. На втором пути уже столпилась куча народу. Глядя на творение «семнадцатого», я с удовольствием причмокнул: «Держит марку, мать его так!» Машинист был безутешен. Он рыдал как ребёнок, злобно плевался, скрипя зубами, и крыл трёхэтажным матом свой состав и четырёхэтажным – своего бригадира.
Его можно было понять – потерпевший, мягко говоря, не отделался лёгким испугом. Чего стоили одни лишь мозги, размазанные по задней стене аж на пол-станции. Вообще самым большим куском, оставшимся от потерпевшего, была голова, да и та расколотая. Всё остальное было аккуратно и добротно порублено тяжёлыми колёсами, как в хорошей мясорубке.
– Ну надо же – сволочь! – прошептал кто-то из наших, – шестой с начала квартала, и опять у нас! Других станций что ли нет?!
Глядя на валявшуюся внизу между рельсов голову с выдавленными глазами, Фроловна, вдруг неизвестно к чему, ляпнула:
– Знать, судьба ему такая… отмаялся бедолага!..
– Господи! Да вызовите мне скорую! – истошно завопил кто-то.
Машинист сразу же перестал плакать и жизнерадостно разразился истерическим хохотом. Фроловна внезапно от глубоких раздумий вернулась к суровой реальности:
– Вот ведь, едрёна корень! – проворчала она демонстративно, – А я убирай весь этот фаршмак!
И она сердито пнула валявшиеся рядом очки в чёрной роговой оправе, которые выбросило из-под колёс на платформу от удара.
– Видишь, дочка, как оно! – Древняя старуха жаловалась случайной собеседнице на свою тяжкую жизнь. – Совсем я старая стала, еле ноги двигаю.
Я стоял к ним спиной, лицом к двери и слушал разговор в пол-уха.
– Захочешь вот яблочков, а сходить-то и некому. Самой приходится… До магазина дойтить – и то трудность великая. Не старей, дочка. Нету ничего хуже старости. Как почуешь, что вот, уже скоро, наступает она – сразу уходи, дочка, не живи дольше.
На следующей остановке я вышел.
Старуха, кряхтя, вылезла вслед за мной. А перейдя через дорогу и оказавшись на другой стороне, я услышал за спиной резкий визг тормозов, глухой удар и хруст костей.
Не обернулся я.
– Нечего тут под окнами шастать! – заорала старуха из окна второго этажа и выплеснула вниз содержимое кастрюли. Всё произошло так внезапно, что молодой парень ничего не успел сообразить. Полугодовалый щенок немецкой овчарки, обваренный крутым кипятком, дико взвыл, задёргал лапами и повалился набок.
– Развели, понимаешь, собак! Весь двор засрали!
Парень ошалело посмотрел на старуху, потом на обезумевшего от боли щенка, который лежал на боку, не в силах подняться, визжа и воя, как сотни псов…