Голос Вселенной 1993 № 19-20

Самый большой да поганый черт влез в кожу колдуна и на кровати, на его место лег, будто покойник А прочие черти разбежались. Поднялся тогда сын колдуна, принес котел с кипятком, да молитву сотворив, в котел крестик свой мокнул, а после весь кипяток на то, что от отца-колдуна осталось, и вылил.

Бабы-то все за ним в горницу вошли. Так у них на глазах все и случилось. Черт-то на виду у всех из шкуры колдуна выскочил да с диким-то завываниями в окно вылетел. Только и видели его. А хоронить пришлось кожу колдуна, прочего ничего от бедняги не осталось. Вот она, колдовская судьба. Больше уж я не просил отца своего обучить меня колдовству. А тятя мой помер в скорости. Да так умер, что все по сей день удивляются: сумел же. В первый день пасхи, попарился в баньке, вышел, на заваленке сел, велел самовар ставить. А как поспел самовар, мы его звать пришли, а он помер уже. Так, под открытым небом, в ясный день, в престольный праздник. А кто на пасху представился – тот сразу в рай попадает, все грехи ему прощены.

Вот ведь колдун какой дед Митька, хитрый-Митрий!

Про страшную упряжку

Про самоубийц много всякого рассказывают. Ведь известно, проклята их душа, а всё люди с собой кончают. Как их понять грешных? Тут, в наших краях, случилось давным-давно в одну зиму сразу два самоубийства: повесилась у попа супруга его, матушка тогда называли. А в другом селе дьячок с колокольни бросился. Чем уж им жизнь так не мила стала, никто не знает. Разные слухи ходили и, вроде, затихать к весне стали, как вдруг новость: лучший в наших местах кузнец умом тронулся. Сидит, молчит, встрепенется весь, креститься начнет, молитву читать кинется, да и опять затихнет.

Потом, него, отошел и рассказал, что ночью тогда к нему барин какой-то подъехал. Из себя важный, усы роскошные, одет богато. Золотом расплатиться предложил, если он его коней под-кует.

Кузнецу привычно, его в ночь-в полночь поднимают: у кого что в дороге случится – все к кузнецу. Кто ж еще починит-подкует? Так что всю ночь угли в горне горят. Только помощника в ту ночь он отпустил: приболел парень. Ну, один-то он тоже справлялся не худо, не впервой. А барин торопит: некогда, мол. За золото-то, конечно, кузнец поспешает, барину угождает. Глядит, а пара хороша: и конек что надо, и кобылка в самый раз.

Да только кузнец собрался подкову примерить, ногу-то у конька поднял, так и обмер: лапа-то у коня человечья, след то есть. Он у кобылки ногу поднял – и у той подошва человечья, о пяти пальцах, розовая. А барин похохатывает:

– Ты куй, куй, не сомневайся. Грешники они, самоубийцы, помнишь дьячка да попадью? Мне на них долго ездить. А они на льду скользят очень. Как же без подков? Поспешай, кузнец! – и золотом позванивает. Света не взвидел кузнец, хочет бежать, а ноги не двигаются. Закричал бы – голоса нет. А руки сами все делают, как надо. Вроде во сне, так себя чувствовал.

Кончил ковать, а раз руки слушаются, он возьми да перекрестись трижды. Все вмиг пропало из глаз. Очнулся: лежит посреди кузни, горн потух, холодно, светает уже. А следы к кузнице по свежему снегу хорошо видны: будто двое босиком бежали, да за ним след от саней. А от кузницы следы-то уже с подковами и свежей кровью. Тут у кузнеца разум и помутился.

Потом понемногу отошел кузнец, успокоился. Но так всю жизнь временами задумываться стал. Задумается, потом встрепенется весь, перекрестится, молитву прочитает – и за работу скорей.

Змеев корень

Парнишка у меня больной родился. Уж и помучилась я с ним! И по врачам, и по бабкам ходила. Всё без толку. Как-то в больнице татарка пожилая на его припадок посмотрела и говорит:

– Чернокорнем его лечить надо. – А я на все согласна, с радостью узнала у нее адрес старика: который чернокорнем лечит. Повезла моего Витю к нему в деревню.

Дед Ахмет оказался старым сморщенным старичком. Осмотрел он сына, все выспросил у меня. Подал бутылочку с черной-пречерной жидкостью, наказал, как поить Витю.

– Жил парень один, никто уж его по имени и не помнит – так давно было. А у соседа его была дочка-красавица. Как-то она с матерью по ягоды ходила. Напал на них медведь-людоед. Иногда от старости медведи из ума выживают, на людей охотиться начинают. Страшное дело. Задрал он мать почти на глазах у девушки. Без памяти она в деревню прибежала, упала. И с тех пор – с испугу – у нее припадки начались, как у твоего сына. Чем тогда лечить было, если и сейчас не умеют? А ведь сколько лекарств придумали!

Парень-то и затосковал. Одинокий он, отца с матерью аллах призвал, а кроме красавицы-соседки и любить ему некого. А девушке все хуже, не встает вовсе.