Голос Вселенной 1993 № 21-22

Чудовище почувствовало, что когти надавили сильнее, что паучиха сжимала его тело, напрягая все мышцы, что она уже не играла с ним будто кошка с мышкой, что она начинала свирепеть. Но оно чувствовало и другое: игольно острые концы ногтей не могли проткнуть его плотную волдыристую кожу – она превратилась в броню. Когти скрежетали по этой броне, скользили, один обломился с треском… но ни на миллиметр они не проникли внутрь!

– Держись, Биг! Я помогаю тебе! – прозвучал опять голос Отшельника.

– Я держусь! – ответило Чудовище.

Оно вновь обрело волю к жизни. Оно хотело драться за свою жизнь. Но оно было бессильно против этого исполинского механизма смерти. И надолго ли могло хватить его защитных сил, надолго ли могло хватить самого Отшельника?! Ведь тот был слаб! Чудовище помнило все очень хорошо – и его высохшее тельце, и огромную распухшую голову, и то, что он был почти недвижим. И все-таки надо было бороться за себя. Надо бороться!

Еще один коготь с хрустом сломался.

– А ты крепкий орешек! – зло проговорила паучиха.

И резким движением головы скинула железную решетчатую маску. Заостренный клюв навис над Чудовищем. Глаза паучихи из холодных, стальных превратились в безумно-дикие, пылающие желтым пламенем, это были глаза убийцы.

Голова откинулась назад, для размаха, клюв сверкнул вороненым тусклым блеском и пошел обратно, набирая скорость, силу, тяжесть для удара…

И в этот миг совершенно неожиданно правый глаз, выпученный, страшный, огромный, взорвался, словно его разнесло изнутри неведомой силой. Чудовище забрызгало желтоватой студенистой дрянью. И только тогда раздался звук:

– Тра-та-та-та-та!!!

Чудовище еще ничего не поняло, когда то же самое произошло с левым глазом – его расплескало, разбрызгало в долю секунды. Теперь обе огромные глазницы были пусты, безжизненны. Голова вместе со смертельным своим орудием – острейшим тяжеленным клювом – свесилась набок. Жижа потекла из глазниц на пушистый ковер пола.

И только тогда боковым зрением Чудовище увидало стоящего на коленях Хенка. Он сжимал обеими руками пулемет. И продолжал стрелять по этим пустым, безжизненным глазницам. Он еле держался, его водило из стороны в сторону, лицо было меловым, под глазами синели большие набрякшие круги… Но он стрелял и стрелял. До тех пор, пока магазин пулемета не опустел. Вместе с последней пулей, вырвавшейся из ствола, Хенк выронил пулемет, упал навзничь.

– Осторожно! – пророкотал голос Отшельника. Чудовище почувствовало, как ослабло давление когтей, ного-лап. Оно выпало из них мешком, шлепнулось на заросший пол. И тут же сверху на него обрушилось огромное серо-желтое брюхо. Лишь врожденная реакция помогла Чудовищу, спасла его – оно увернулось в самый последний миг, лишь три щупальца и одну конечность придавило к полу.

Собрав остатки сил, Чудовище дернулось, вырвалось. И рухнуло рядом, сознание оставило его.

И снова – качалась люлька, пела колыбельную мать, и несли теплые игривые волны… куда несли – неизвестно, лишь покачивало, мягко, приятно, усыпляюще. А потом и это пропало. Навалилась свинцово-черная пустота. Навалилась, прижала, лишила всего.

Когда Чудовище очнулось, над ним стоял Хенк. Он был не таким бледным, как раньше, лишь круги под глазами остались.

– Ну что, продрыхся, приятель? – спросил он.

Чудовище не ответило. Оно еще не понимало, где сон, где явь. Голова была пустой и невесомой. Но когда оно перекатило глаз назад, оглянулось и увидало ужасающие останки исполинской изуродованной паучихи, память вернулась. И все стало на свои места.

– Чего молчишь? – заволновался Хенк.

– Там, наверху, в гнезде, – медленно, вразбивку, проговорило Чудовище, – детеныши этой твари. Надо бы их передавить!

Хенк задумался.

Чудовище приподнялось, встряхнулось.

– Но это же детеныши… – неуверенно начал Хенк.

– Неважно! – проворчало Чудовище.

Оно уже уцепилось щупальцами за нити-водоросли.

– Нет, Биг, не стоит! Ты потом будешь жалеть!

Чудовище выпустило упруго-мягкую зелень. Расслабилось.

– Хорошо, – проговорило оно, – тогда пошли отсюда скорее! А то и меня навроде вас всех начинает тошнить!

– Пошли! – согласился Хенк.

Бубу только за смертью посылать! Он ушел и как в воду канул. Хреноредьев сидел, поджав деревяшку под жирную задницу, и ныл:

– Ни стыда, ни совести, едрена-матрена. А еще избранник! Нет, Хитрец, надо нам промеж себя главного выбирать, а Чокнутого – к едрене фене, в отставку!

Вся маслянисто-жирная, расплывшаяся рожа Хреноредьева была красна от сока ягод, которых он на поляне не оставил ни одной штучки даже на развод – Хреноредьев обожрал все вокруг, не брезгуя молоденькими листочками, гусеницами, жучками, двумя невесть как попавшими на полянку пиявками и мышкой-норушкой, которую он проглотил от алчности целиком, не пережевывая.

– Не-е, с такими чокнутыми избранниками нам не по пути, Хитрец, они нас с тобой угробят, а сами и смоются, едрит их наперекосяк.