Голос Вселенной 1996 № 6

Дед понял безмолвный разговор хозяина и слуги и так же безмолвно, одними глазами, приказал мальчику заканчивать представление. Теперь все семь мячиков оказались у старика, а внук, будто балуясь, сорвал с его головы шапку и пошел по кругу, призывая зрителей заплатить, кто сколько может. То ли не желая расставаться с деньгами, то ли испугавшись приближения «коршунов», то или еще почему, но люди стали быстро расходиться, лишь несколько человек торопливо, на ходу, кинули в шапку по медяку.

Старший слуга, вертанув ухо белобрысого мальчишки, оказавшегося на его пути, подошел к скомороху, немного поглазел на старика и как бы дал себе время налиться злостью, потому что щеки из ярко-красных стали бурыми. Коротко махнув нагайкой, он ударил скомороха по рукам и, когда мячики попадали на землю, весело заржал. Вторя ему, засмеялись и двое подручных.

– Что ж это ты народ прельщаешь, отвлекаешь от церкви, а?! – одновременно с гневом и с издевкой спросил старший слуга. – Вместо того, чтобы грехи замаливать, они тут торчат, на бесовские игрища смотрят!

Двое младших слуг обошли скомороха с боков, остановились, поигрывая нагайками, в ожидании, когда старший натешится нравоучениями и даст знак приступать к делу. Они, казалось, не замечали мальчика, который ползал у их ног, собирая мячики.

– Ты, поди, безбожник? А ну, кажи крест! Скоморох вынул из-за пазухи медный крестик на льняном гайтане, поднял на уровень глаз старшего слуги и, неотрывно глядя в них, заговорил монотонно и растягивая гласные:

– Смотри. Внимательно смотри. Вот сюда. В перекрестие.

– Он повел крестик чуть влево – головы всех трех «коршунов» повернулись в ту сторону, повел крестик чуть вправо – головы повернулись туда. – Видишь? Крест истинный, освященный. Не безбожник я. – Старик покачал крестиком вниз-вверх – и «коршуны» закачали головами, точно соглашаясь с ним. – Ты уже отхлестал меня нагайкой. Пригрозил убить, если не уберусь из села. Можешь возвращаться к хозяину и доложить, что приказ выполнил. Понял?

– Да-а, – еле шевеля языком, вымолвил старший слуга.

Скоморох убрал крестик за пазуху и тихо, но властно произнес:

– Забирай подручных и иди в терем, – и громко добавил: – Иди!

Старший слуга вздрогнул, словно от пощечины, и с удивлением уставился на старика, не в силах понять, откуда здесь появился скоморох.

– Иди, – шепотом повторил дед и закрыл лицо руками, словно только что получил по нему нагайкой.

– Иди, – повторил старший «коршун», показал нагайкой помощникам, чтобы следовали за ним, и вразвалку, с ленцой пошел к княжескому терему.

– Эк, он тебя, ирод! – посочувствовал скомороху плюгавенький мужичонка, от которого за версту несло медовухой. – Рад выслужиться, пес шелудивый!

Скоморох опустил руки, и мужичонка заметил, что на лице нет отметин от нагайки, и недоуменно скривился. Подергал клочковатую бороду, настолько растрепанную, будто только что за нее таскали, мужичок произнес менее гневным тоном:

– Этот еще ничего: не слишком ретивый, жалость знает. Не служи он у тиуна, золотой человек был бы. – Он опять подергал бороду. – Вот тиун у нас – этот воистину ехидна кровожадная! По лику – праведник, по делам – отродье сатаны.

– Что ж князю не пожалуетесь?

– Били челом на тиуна – а толку? – Мужичонка поскреб снизу подбородок – Тиун так повернул, что челобитчики и оказались виновными. Князь уехал, со свету их сжил. Видать, за грехи наши бог наказал нас этим отродьем. – Он перекрестился и пошел к тому ряду, где торговали медами.

Мальчик отдал деду пять монет – две копейки и три полу-копейки – и произнес без обиды:

– И отсюда гонят.

– На то они и вольные хлеба: вольно и без хлеба остаться, – с наигранной бодростью сказал скоморох. – Что ж, пойдем дальше искать счастья.

Они купили два калача и кринку топленого молока, которые съели тут же, вернув посудину торговке – худой и сутулой старухе с кривым носом. Походив между рядами, скоморох поприценивался к разным товарам, поторговался и даже уговорил глуповатого мужика продать телушку за полушку, а когда пришло время бить по рукам, рассмеялся весело. Засмеялись и те, кто любопытства ради наблюдал за торгом, и начали подшучивать над мужиком, хотя перед этим принимали все на полном серьезе и даже советовали не платить так дорого.

С базарной площади скоморох и мальчик вышли на ту улицу, по которой попали в село. Впереди заворачивали к замку три «коршуна». Видимо, из-за них и была пуста улица. Лишь кудлатая собака лежала в тени колодезного сруба и со страхом поглядывала на чужих. Во дворе напротив колодца с шумом распахнулись ворота, и собака, пождав хвост и уши, метнулась в кусты.

Из ворот вылетел черно-коричневый бык, широкогрудый, с налитыми кровью глазами и обломанным левым рогом. В ноздре торчало кольцо, с которого свисал обрывок толстой цепи.

Со двора послышался крик мужчины, одновременно сердитый и испуганный:

– Стой, чертово семя! Стой, кому говорят!

Бык мотнул головой, притопнул копытом и, наклонив голову и волоча обрывок цепи по дороге, попер на деда и внука. Казалось, нет на свете силы, которая сможет остановить эту глыбищу.