Голос за дверью (СИ)

  В первые ученики мы с Сенькой не выбились. Ему скучно было заниматься точными науками, а мне - наплевать на языки.

  В стране шла перестройка. Комната моя была заставлена коробками с сумками, одеждой и парфюмерией, всё это закупал, продавал и сбывал азартно, пренебрегая законами торговли и предупреждениями налоговиков. Поссорился с одним торгашом по поводу качества товара, не расплатился из принципа, и теперь меня разыскивали бандиты.

  Машу Манукян прижимал к себе и целовал в парадной, она жаловалась, что отец подыскал ей жениха, сына директора рынка. Покрутившись вокруг торговли, я уже понимал, что мы не в силах будем помешать "слиянию капиталов". С горя попробовал наркотики.

  В день рождения Мартына мальчишки нашего двора скинулись для него на проститутку, в качестве подарка. За Сеню внёс оплату я, в больших выпуклых глазах друга отражалась неописуемая благодарность. Маленькая азиатка с широкими скулами и тяжёлой чёлкой, смотрела на наш мальчишник в ожидании, когда наступит час отрабатывать аванс.

  Соседи мои удачно сыграли в какую-то "пирамиду" и предложили отцу выгодно выкупить комнату. Он объявил, что мы съезжаемся с Галчонком.

  Ни за что не согласился бы я на переезд, но попросила об этом Анна Даниловна, с Украины в наш город должна была вернуться её дочь с мужем и детьми.

  Плохие предчувствия одолевали меня: или бандиты взорвут наш дом, или всемогущий отец Маши "достанет" за дочь, присовокупив незаконную торговлю, или, разозлившись, изувечу Галчонка, когда будем жить в одной квартире.

  - Толковый ты парень, - сказал Григорий Моисеевич за очередным обедом, - но пять лет института тебе на свободе не продержаться. Выход один - военное училище. Армия - не сахар, но другого пути не вижу.

  Никто не понял, куда я пропал, пока перед принятием присяги не пришли письма: отцу - с наилучшими пожеланиями и Маше Манукян - с просьбой поверить, что я поступил правильно.

  Пребывание в военном ВУЗе тяготило, ломало, хотелось сбежать, но некуда и не к кому. Если случались драки между молодыми курсантами, меня приводил в себя авторитетный голос:

  "Ты должен уметь договариваться".

  Самолюбивый, я сильно обижался, если офицеры были несправедливы, показывали свою власть над нами. Когда сам стал командиром, вспоминалось, как за обедом говорил главный врач клиники сыну:

  "Никогда не кичись перед подчинёнными, они, в любом случае, обязаны выполнить твоё распоряжение, разница, лишь в том, что подумают, выйдя из кабинета начальника: хороший ты человек или дерьмо".

  Сеню не приняли в консерваторию. Закончил институт кино и телевидения, снимает фильмы. Зарабатывает больше меня.

  Иногда, мы, смеясь, обсуждаем, сколько "натикало" процентов на долг за коньяк и проститутку.

  Елизавета Львовна умерла от рака тихо, не требуя к себе внимания, и у известного кардиолога случился после этого инсульт, не встаёт с постели. Сын ухаживает за отцом или нанимает сиделку на время, пока занят на работе. Семьёй не обзавёлся.

  "Боюсь жениться, кому я нужен с больным отцом?"

  "Но дама сердца имеется?"

  "Да, хорошая женщина, ходим с ней в филармонию. Если она мне сделает предложение, тогда другое дело, а сам не осмелюсь"

  "Риммка помогает?"

  "О чём ты говоришь, двое детей, да собирается защищать докторскую в Первом меде".

  Как обычно, пропустил её вперёд, впрочем, она никому не уступила бы дорогу. Отец его учил, что на мужчине лежит ответственность за семью. Сенька и взял на себя ответственность.

  По-прежнему, считаю его лучшим другом. Служу на Севере. Как воспитывать сына и дочь мне известно, слышал не раз голос за дверью, а с женой получается не всегда, тайной остались диалоги родителей Сени.

  О матери моей ничего неизвестно. Дома у отца не был ни разу, встречаемся в кафе, если приезжаю в город детства. Возможно, Галина Васильевна ни в чём не виновата, всё-таки, семь лет стирала моё бельё и готовила еду, но не могу забыть заискивающий голос отца и приторно-сладкое: "Галчонок".

  Визит к Григорию Моисеевичу считаю обязательным для себя.

  В последний раз, Сеня сказал, стесняясь:

  - Извини, отец плох, с трудом разговаривает, пребывает в депрессии. Я тебя предупредил. Пойдёшь?

  - Да.

  Парадная лестница, квартира градоначальника, библиотека, рояль, ничего не изменилось за последние годы. Старик, лежащий в постели, обрадовался, ожили чёрные глаза на посеревшем лице.

  - Здравствуй, Владик, а я боялся, что не увижу тебя больше, - медленно, но чётко произнесённые слова.

  - Ты, смотри, как у него отчётливо получилось, - прошептал в восторге друг и подставил мне стул.

  Я сел и пожал прохладную, чуть живую, руку больного, почувствовал ответное слабое шевеление пальцев.

  - Высокий, сильный, здоровый. Молодец, пробился, а какая сложная была жизнь, никто не помогал, не воспитывал, но чувствовалась сила внутри, динамика, - продолжил Григорий Моисеевич, старательно выговаривая слова, - часто видел в тебе себя.

  Смешно через много лет рассказывать, чьи уроки усваивал мальчишка, оказавшийся ненужным родителям.