Голос заботливого предостережения

Когда преподобный Силуан Афонский (тогда еще 26-летний Симеон) прибыл на Святую Гору и вступил в русский монастырь великомученика Пантелеимона, после первой же основательной исповеди услышал от старца-духовника такие слова: «Ты исповедал грехи свои перед Богом и знай, что они тебе все прощены… Отныне положим начало новой жизни… Иди с миром и радуйся, что Господь привел тебя в эту пристань спасения». Старец не предупредил неопытного еще Симеона о том, что радоваться по-настоящему пока рано и что хотя грехи, совершенные делом, прощены ему в Таинстве Покаяния, самые корни этих грехов живы и не замедлят пустить новые и свежие произрастания. «Простая и верная душа брата Симеона,- как повествует его жизнеописатель иеромонах Софроний,- услышав от старца-духовника, что грехи ему все прощены, по слову его - “иди с миром и радуйся” - отдалась радости. Неопытный и наивный, он не знал еще, что подвижнику нужно воздержание и в радости, и потому сразу потерял то напряжение, в котором пребывала душа его… В последовавшем расслаблении он подвергся нападению блудной похоти и остановился на соблазнительных образах, которые рисовала ему страсть. Помысл говорил ему: “Иди в мир и женись”». Святой Силуан победил эту брань и не вернулся в мир. Он начал усиленно подвизаться и старательно изучать делание внутренней молитвы. Вскоре он начал ощущать особенные действия ее, молитва вошла в сердце и стала сама совершаться там день и ночь. От многой и усердной молитвы душа его по временам испытывала некоторый покой, но начали смущать разного рода помыслы. Иногда они говорили ему: «Ты молишься и, может быть, спасешься; но если ты в раю не найдешь ни отца, ни матери… то и там не будет тебе никакой радости». Как говорит об этом искушении иеромонах Софроний, «ум послушника колебался при этих помыслах, и тревога проникала в сердце, но по неопытности своей он не понимал, что же собственно с ним происходит». Другой раз «келия его наполнилась странным светом, который пронизал даже и тело его так, что он увидел свои внутренности. Помысл говорил ему: “Прими - это благодать”, однако душа послушника смутилась при этом, и он остался в большом недоумении…Дух сокрушения отступил настолько, что смех пришел к нему во время молитвы…». После этого видения начали ему являться бесы… «Проходили месяц за месяцем, а мучительность демонических нападений все возрастала. Душевные силы молодого послушника стали падать, и мужество его изнемогало; страх гибели и отчаяние росли…», наконец он надорвался, «дошел до последнего отчаяния и, сидя у себя в келии, в предвечернее время, подумал: “Бога умолить невозможно”». Господь не оставил Симеона и, непостижимо явившись ему, исполнил душу его огнем благодати. Однако характерно положение новоначального инока в прославленной обители Афонской: сколько опасных поисков, искушений, падений и восстаний преодолевает он в начале же своей монашеской жизни, но отнюдь не видно поблизости опытного наставника, который проконтролировал бы все эти духовные искания неопытного юноши, предостерег от прелести и коварства бесовского. Большая часть жизнеописания изображает нам преподобного Силуана вполне единоборствующим с духами тьмы, самостоятельно познающим коварство тайных, глубоко гнездящихся в сердце душевных недугов. Отец Доримедонт свидетельствует, что святой Силуан не имел старца своим руководителем, но окормлялся у обычных монастырских духовников. Спрашивается: почему же так? Ведь, как убеждает нас отец иеромонах, на Святой Горе живое монашеское Предание никогда не приходило в такой упадок, как в России? Да и в русском монашестве в те времена, по отцу Доримедонту, «опыт послушания старцу жил и плодоносил. «…» Русские послушники той эпохи оказывали послушание своим старцам, получали в этом подвиге благодать Духа Святого… Так жило и плодоносило русское монашество и во времена святителя Игнатия и после него»[7]. Но не свидетельствует ли жизнь преподобного Силуана о том, что ситуация в отношении истинно духовного окормления в те времена была далеко не такой идеальной, как пытается нам это изобразить отец иеромонах?