Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой

Спрашивать, в чем заключается наша ответственность, – все равно что пытаться понять, каким даром мы обладаем и как собираемся им воспользоваться. Предания, подобные легенде о людях из кукурузы, – это наставление воспринимать мир как дар, помня о том, что мы должны что-то отдавать взамен. Людям из глины, дерева и света не хватало чувства благодарности и вытекающих из этого ответных действий. И только люди из кукурузы, преображенные посредством осознания своих дарований и обязанностей, смогли остаться на земле.

Первым появляется чувство благодарности, но одной лишь благодарности недостаточно. Как известно, все другие существа, населяющие планету, наделены каким-то особым даром и отличительными признаками, которых нет у людей. Они умеют летать, видеть в темноте, вскрывать когтями деревья, производить кленовый сироп. А что могут люди?

Пусть крыльев и листьев у нас и нет, но зато есть речь. Язык – наш дар и наша ответственность. Я представляю свое писательство как акт взаимообмена с живой землей. Слова помогают нам вспоминать древние предания и рассказывать новые истории, в которых наука снова соединяется с духовностью, ускоряя наше превращение в людей из кукурузы.

Сопутствующие потери

Два ярких луча от фар разрезают гущу тумана, когда машина поворачивает к нам. Замеченные издалека то поднимающиеся, то опускающиеся лучи стали для нас сигналом к тому, чтобы броситься к дороге и схватить в каждую руку по одному мягкому черному телу. Лучи то появлялись, то исчезали на спусках и поворотах, пока мы бегали туда-сюда, и асфальт пестрел пятнами света наших фонариков. Услышав звук мотора, мы понимаем, что времени остается только на одну пробежку до того, как машина взберется на холм и понесется на нас.

Стоя на обочине, по мере того как машина приближается к нам, я различаю зеленоватые в свете приборной доски лица. Они смотрят прямо на нас, а брызги из-под колес автомобиля взлетают вверх. Наши взгляды встречаются, и огни стоп-сигнала на какое-то мгновение загораются красным, вспыхивая, словно синапсы в мозгу водителя, и удивляясь, что делают эти собратья человека под дождем на обочине безлюдного загородного шоссе. Я жду, что люди в машине опустят стекло и спросят, не нужна ли нам помощь, но они не останавливаются. Водитель оглядывается через плечо, и тормозные огни гаснут по мере того, как он набирает скорость. Если машины редко тормозят ради хомо сапиенс, то стоит ли надеяться, что они остановятся ради желтопятнистых амбистом – Ambystoma maculate, – наших земноводных соседей, которые передвигаются по этой дороге ночью?

Дождь стучит в окно моей кухни в сгущающихся сумерках. Я слышу, как снаружи кричат гуси, низко пролетая над долиной. Зима отпускает их в дорогу. Проходя мимо плиты с дождевиками, переброшенными через руку, я останавливаюсь на секунду, чтобы помешать гороховый суп, который выпускает клубы пара, и окно мгновенно запотевает. Мы будем рады чашке теплого супа перед предстоящей ночью.

Время шестичасовых новостей. Я стремглав несусь в кладовку за фонариками. Началось: сегодня вечером на Багдад были сброшены бомбы. Слушая, я замираю посреди комнаты, держа в руках две пары сапог – красные и черные. Где-то из своего окна выглядывает другая женщина, но темные фигуры в ее небе – это не клин возвращающихся по весне гусей. Небо заволокло дымом, дома охвачены огнем, слышен вой сирен. Си-эн-эн сообщает о количестве боевых вылетов и тоннах боеприпасов, как о набранных бейсбольной командой очках. Сопутствующие потери, говорят они, пока не подсчитаны.

Сопутствующие потери – завуалированная фраза, чтобы не пугать нас тем уроном, который нанесла сбившаяся с пути ракета. Другими словами, нас просят не придавать этому значения, будто содеянное руками человека разрушение было неотвратимым стихийным бедствием. Сопутствующий ущерб измеряется в количестве перевернутых кастрюль с супом и плачущих детях. С ощущением собственной беспомощности я выключаю радио и зову свою семью ужинать. Вымыв посуду, мы натягиваем плащи и выходим в ночь, чтобы по проселочной дороге ехать в Лабрадорскую лощину.

Пока на Багдад дождем падают бомбы, в нашей долине идет первый весенний дождь. Мягко, но уверенно он проникает в лесную подстилку, растапливая последние кристаллы льда под зимним одеялом листвы. Звуки капели и шорох дождя услаждают слух после долгого снежного безмолвия. Для саламандр, лежащих под бревном, первые тяжелые капли дождя, должно быть, кажутся громким стуком в дверь над головой. После шести месяцев спячки закостеневшие суставы сгибаются медленно, но хвосты начинают потихоньку шевелиться. Через несколько минут высовываются мордочки, и лапы отталкиваются от холодной земли – саламандры выползают в ночь. Дождь смывает присохшую к телам почву и полирует их гладкую черную кожу. Земля просыпается, отзываясь на зов дождя.